Д Штольц - Яд и Меч

Послышался тяжелый вздох. По нахмуренному лицу Фийя поняла, что сказала что-то не то, и густо покраснела, затем уткнулась личиком в грудь мужчине и спряталась от укоряющего взгляда, виновато засопела. Это подействовало, как обычно. Снова послышался вздох, уже более спокойный.

— Так… — произнес мужчина. — Никаких покупок, вообще не покидаешь меня ни на минуту и никогда, поняла? Это во-первых. А во-вторых, если все-таки что-то произойдет, то скажи, что ты — моя спутница и любовница. Спросят, свободная ты или рабыня, говори — свободная.

— Но я ведь айорка…

— Свободная! — уже чуть громче и суровее изрек Юлиан и сдвинул брови на переносице, где бледнел небольшой шрам. — Если ты что-то сделаешь не то, то на тебя не обрушится кара. На Юге стража за нарушение законов вправе наказать любого, по их мнению, осмелевшего раба, даже чужого, серией плетей. Хорошо?

— Да…

— Ты точно все поняла?

— Конечно, тео Юлиан.

Щечки Фийи густо зацвели румянцем, и девушка принялась расцеловывать Юлиана в шею, чуть покусывая. Граф Лилле Адан с усталостью взглянул на айорку, чья светлая головушка не затемняла себя лишними мыслями и жила лишь одной — служением. Фийя была женщиной хорошей, верной и скучной — в общем, именно такой, какой должна быть прекрасной мать и жена. Либо рабыня…

Поутру вампиры пробудились вместе со скользнувшими сквозь матовое стекло постоялого двора лучами солнца. Кони были оседланы. Тарантон ласково приветствовал хозяина, и отряд двинулся к границе между королевствами.

Детхай отделялся от соседа цепью невысоких гор, между которыми то тут, то там сквозили небольшие долины. Выбранная путниками западная тропа петляла меж холмов и вилась каменистой змеей рядом с озером, питающимся водами с горных гряд Дегэйфь. Между Детхаем и Ноэлем не было четких границ в виде реки, а лишь условная — горы. Не было и дозорных башен — эти земли всегда жили в мире. Детхай исконно считал Ноэль братским народом, а ноэльцы любили этих рабовладельцев и рады были видеть их даже в Плениуме. И Детхай, и Ноэль придерживались единой веры в Природных Дюжей, одинаково одевались, и даже песни в тавернах звучали одни и те же. Но отличие было, одно, и крупное — Детхай принадлежал к числу земель с особо жестоким к рабам отношением, в то время, как в Ноэле рабство имело мягкие формы. А потому пограничные города кишмя кишели стражей, которая стояла преградой для рабов-беглецов.

Минуя горную гряду, ближе к полудню вампиры прошли по зеленеющей ольшаником долине, пересекли условную границу меж двух королевств, и отправились в Саддамет. Детхай, прозванный землями рабства, распластался с запада на восток, от Светлого моря до залива Черной Найги. На юго-западе он касался плодородного Айрекка, который жил своими хлебородными богатыми землями, где на полях трудились десятки тысяч рабов, а на юге соседствовал с Дюльмелией, возглавляемой тремя Наместниками.

Пейзаж разительно менялся с каждым днем. Черные и тяжелые почвы, радость пахаря, поменяли цвет и обросли песком. Путники теперь ехали меж цитрусовых садов. В объятьях сочных листьев трепыхались на весеннем ветру белоснежные цветы апельсина, лимона и лиметты, из которых изготавливали знаменитые напитки Детхая.

Частенько Юлиан о них слышал — такие лимонады либо сами фрукты привозили из земель рабовладельцев, и они пользовались большим спросом. Глядя на довольные лица пьющих этот божественный, по мнению людей, напиток, граф порой жалел, что не мог вкушать ничего кроме крови. Он пытался разводить в крови алкоголь, лимонад и воду, но пришел к тому, что все это ему теперь просто невкусно и бросил глупую затею. С этой задумки чуть ли не до истерики безудержно хохотал Вицеллий.

Отряд ехал по широкой тропе, мимо садов, и вдыхал легкий цветочный аромат деревьев. Под апельсинами царила пленительная прохлада. Вместе со свежим поветрием, играющим в ветвях цитруса, отовсюду доносилось пчелиное монотонное гудение. За стройными и высаженными в прямой рядок деревцами стояла большая пасека. Сады плотно обступали тракт и ограждались от него невысокой деревянной оградкой. Между аккуратными рядами сновали рабы, а периодически, словно из-под земли, вырастали грозные надсмотрщики с плетьми в руках.

Иногда слышался удар кнута, который рассекал воздух хлестким и неприятным звуком, а вслед за ним доносился и вскрик провинившегося раба. От этого Фийя бледнела, краснела и теряла дар речи. Айорку пугали лютые крики и стоны, пугала жуткая красота цитрусовых деревьев в девственно-белом цвету. Ненадолго служанка умолкла.

Когда Вицеллий с Юлианом уехали далеко вперед и очень живо начали дискутировать по поводу Белой Розы, Кайя замедлила ход лошади и поерзала задом по седлу, опрокинувшись на заднюю луку. Она поравнялась с задумчивой Фийей, которая настороженно прислушивалась к дальнему щелканью плетей.

— Это так ужасно… — прошептала в ужасе среброглазая айорка и спряталась поглубже в легенький плащ.

— Пфффф, — фыркнула и задрала гордо нос Кайя и поправила каштановые локоны. — Это наша, рабская жизнь, Фийя.

— Мы не рабы. Мы, Кайя, айоры! — из-под накидки показался палец и важно ткнулся в небо.

— И какая разница?

— Господа любят нас. Они — наши тео!

— Сказочница ты, Фийя.

Кайя почувствовала заметное облегчение, когда старик вместе с графом скрылись за изгибом виляющей тропы. Тут, посреди апельсинового сада, смуглая айорка расправила плечи и стала разминаться, вращать туда-сюда руками и выгибать спину. Ее крепенький и широкий стан вместе с сильными плечами заходили под скрывающим все это платьем. Женщина устала ехать верхом.

— Почему сказочница?

— Потому. Хоть и старше меня, а в сказки веришь, — Кайя, глядя на вытянувшуюся наивную мордашку Фийи, почувствовала себя куда мудрее и умнее этой глуповатой служанки. А потому с напыщенным видом произнесла. — Господам без разницы, кто мы, айоры или рабы. Они все равно считают нас слабоумными и никчемными созданиями!

— С чего ты это взяла?

— А ты не видишь? Глазенки-то свои раскрой, — Кайя тряхнула пышной шевелюрой и стала перевязывать косу. — Все они, что твой, что мой старик — они просто пользуются нами… Как мясом.

— Неправда, — насупилась Фийя. — Тео Юлиан — очень добрый и хороший. Не говорит таких гадостей, Кайя, они тебя не красят.

— Ну-ну. Сказочница ты, я же сказала. Сочинительница! — презрительно пожала плечами Кайя. — Мы отличаемся от рабов, которых бьют плетью, только тем… Что спим с господами. А вот состаримся мы, Фийя, и сошлют нас сюда, в сады да на поля.

— Ты не права, Кайя. Если господин Гор’Ахаг такой злобный, это не значит, что все такие.

— Если господин Лилле Адан такой добрый, Фийечка, то это не значит, что все такие, — перекривляла тихо служанку Кайя. — Как состаришься, вот там и глянем, как он о тебе заботиться будет. И будешь ли ты ему вообще нужна, со сморщенным задом и отвисшей грудью.