Д Штольц - Преемственность

Наблюдая за этими крепкими черными птицами, Ханри Еордон Обуртальский плотнее закутался в свой дорогой плащ, отороченный волчьим воротником, и направил лошадь к воротам. Железная решетка с грохотом поднялась, и свита вместе с королевским послом выехала на мост, а там и на Парадную улицу, где их уже ждал отряд из тридцати конных воинов, облаченных в сверкающие от капель дождя на металле нагрудники.

Посол посмотрел на длинные черные плащи всадников, украшенные символикой силуэта ворона на зеленом поле, на вороньи перья в их шлемах и наплечниках, потом обернулся и кинул взгляд на сидящих на галерее птиц. «Вот уж действительно вороньи всадники», — подумал про себя Ханри Обуртальский.

От отряда отделился высокий и крепкий мужчина средних лет, в чуть более богато украшенных доспехах да на крепком гнедом жеребце, украшенном черной попоной с вышитым белым вороном.

— Приветствую, вас, господин Ханри Обуртальский! Я — Лейт Дорелгоф, командир десятого эскадрона Солровской Кавалерии. Мой отряд готов сопроводить вас до Офуртгоса и обратно до границ Солрага.

Огромные жеребцы, весом более шестиста цалиев, нервно перебирали копытами, желая быстрее тронуться в путь. Их стать и дикая сила внушали уважение, и казалось, что не всадник управляет лошадью, а жеребец позволяет воину ехать на себе верхом.

— Благодарю вас, Лейт Дорелгоф! С такими могучими Солрами, как вы, в пути нам уже ничего не страшно, — поблагодарил капитана десятого эскадрона Ханри.

— Демоны меня побери! Мне казалось, что я купил лучшего жеребца в Габроссе, но сейчас у меня чувство, что я верхом на деревенской кобыле! — выругался толстый барон Даймон Голдрик, когда его конь поравнялся с жеребцами Солров.

Воины отряда Солров кавалерии Вороньих Земель переглянулись меж собой и улыбнулись. Лошади Солровской породы считались лучшими конями на всем Севере — эти лошади, которые делали всадников Солров очень опасными противниками, стоили за пределами Солрага весьма больших денег. В самих же Вороньих Землях каждый воин Филиппа восседал на коне Солровской породы, в честь которых, собственно, и получила свое имя кавалерия графа фон де Тастемара. Поговорка, в которой говорится, что главное богатство Вороньих Земель — это кони, была недалека от истины.

Отряд Солров и свита двинулись по Парадной улице. Королевский посол и его люди оглядывались по сторонам, запоминая Брасо-Дэнто — самый величественный и чистый на их памяти город. И пусть он был меньше, чем тот же Габросс, который раскинулся вширь на равнине и сильно разросся за последние несколько веков, но в этом городе-твердыне у подножия горы были своя грозная красота и мощь.

Граф поднялся в кабинет и оттуда наблюдал, как посол в сопровождении конного отряда и своей свиты покинул город. Вслед за отцом вошла Йева, шелестя черным платьем с белоснежной шнуровкой на груди. Он распустила уложенную вокруг головы косу, и теперь волосы волнами лежали у нее на плечах, спускаясь вниз до бедер. Девушка выглядела озадаченной и смятенной.

— Отец…

— Да, дочь.

Филипп обернулся и поначалу улыбнулся, но затем улыбка его растаяла и сменилась настороженностью, когда он увидел не родную дочь, а словно тень Йевы: осунувшуюся и бледную.

— Я… Когда мы выезжаем, отец?

— Как решу все дела в городе. Через два или три дня. — Белый Ворон обнял дочь, но та осталась стоять неподвижно, подобно статуе.

— Пап… я хочу поговорить.

— Нет, Йева. Ты знаешь мой ответ.

— Но…

— Нет!

Йева медленно выпуталась из объятий отца и, словно призрак, склонив голову, пошла болезненной поступью из кабинета. Но на полпути ее остановил Филипп, осторожно взяв дочь за рукав черного платья.

— Йева, не стоит воображать из меня судью, а из себя — палача. Пойми, наконец, что… — Филипп прислушался к шагам в коридоре, но это были лишь слуги. — Что законом запрещено передавать кровь человеку!

— Отец, но ваш товарищ, барон Теорат Черный, был человеком!

— Тринадцать веков назад, Йева. До Кровавой Войны были другие правила. Что касается барона, то он теперь даже более чем другие Старейшины нетерпим к людям и вместе с Амелоттой, Марко, Синистари и прочими будет требовать смерти Уильяма.

— А… — Йева пыталась вспомнить хоть кого-то из Старейшин, кто был ранее человеком, но замолчала и лишь всхлипнула.

— Дочь моя, если я встану на его защиту, то суд, вероятнее всего, решит передать дар более достойному, и меня лишат права на наследие Гиффарда.

— Но попробовать, отец…

— Нет. Шанс слишком мал, я не хочу рисковать столь великой ценностью. Йева, будь благоразумной!

— Отец, вы… — не договорив, Йева вышла из кабинета. Филипп заметил, как потускнели её глаза.

На Брасо-Дэнто опустилась ночь, и из тьмы, что окутала небо, донесся громогласный рык. Дождь с новой силой, пуще прежнего полил как из ведра на город, наверстывая упущенное. Дремавший Таки-Таки резко проснулся от раската грома и закричал дурным голосом. В него полетела подушка, запущенная раздраженным Леонардо.

Уильям сидел в кресле с раскрытой книгой, вслушивался в успокаивающий грохот дождя по стеклу. Когда ливень на мгновение ослаб, до его обостренного слуха донеслась ругань Йевы.

Он, зная, что граф в кабинете, вышел из комнаты и постучал в спальню девушки. Брань прекратилась, и дубовая темная дверь с вырезанным силуэтом ворона приоткрылась, в проеме показалось милое личико с зелеными глазами.

— Ты чего ругаешься? Что случилось?

— А, ты услышал… Заходи. — Девушка впустила его в спальню.

Одетая лишь в нижнее платье для сна, теплое и плотное, девушка показала на потухший камин.

— Эметта зажгла пару часов назад камин, но положила мало дров. В общем, он потух, а я пытаюсь разжечь его снова, — тихонько объяснилась девушка и зябко поежилась.

— Почему меня не позвала?

— Отвлекать не хотела, — быстро и неловко ответила Йева, поджав нижнюю губу.

— От чего? — усмехнулся Уильям.

Не найдя, что ответить, дочь Филиппа еще сильнее укусила нижнюю губу и уставилась на потухший камин отрешенным взглядом, переминаясь с ноги на ногу от холода.

Ничего не понимающий Уильям направился к камину, подложил веточки для растопки в дрова, взял огниво, из которого безуспешно пыталась получить огонь дочь графа, и одним ловким движением высек искру. Пламя поползло вверх и, пожирая дерево, стало весело потрескивать в камине.

— Делов-то!

Йева, стояла и дрожала, крепко обхватив себя руками, но уже не от холода. Мокрыми от слез глазами смотрела она на Уильяма.

— Что случилось? — спросил обеспокоенный Уильям.

— Ничего, так, дурные мысли… Мы ведь скоро уезжаем в Йефасу… — покачала головой дочь Филиппа, трясясь, как осинка.