Петр Гурский - Закон Ордена [сборник litres]

– Лучше, чтобы тебя видело тут побольше людей, а не только мы, из кузни. Ведь солдаты могут залезть в руины и найти тот вход в башню. Слишком уж близко от нас.

Нади сжался сильнее. Когда Моргон вот так запросто глядел в глаза и говорил, Нади чувствовал себя совсем еще ребенком. Хотя он ведь и был всего лишь ребенок.

Бингун с Шаратой и бровью не повели.

– Ты знаешь! – выдохнул Нади.

– Больше такого – ни в коем случае, – наклонившись над столом, вполголоса приказал кузнец. – Мстят маддоны страшно. Ты не понимаешь, против кого выступил и что с тобой могут сделать. Ты рискуешь жизнью Алие.

Моргон стиснул ладонь на кружке, но не так сильно, как на рукояти ножа, когда убивал отца Нади.

Парень молчал.

– Мы тут посидим, – сказал кузнец. – Как следует посидим, напьемся. И ты можешь напиться. А люди посмотрят на нас и увидят, что мы сидим и пьем. И ты сидишь с нами и пьешь. Допьяна пьешь.

Моргон отхлебнул пива.

– Так ты ничего не добьешься. Птиц тысячи. А сны не уйдут, уж поверь мне. Убей хоть десятки, сотни. Это ничего не изменит. Ты только подставишь себя и Алие, а может, и нас всех, в кузне. Сны не уйдут, и тебе не станет лучше.

Моргон взялся за кружку и медленно опорожнил ее, затем махнул корчмарю. Тот махнул в ответ – мол, иду, – принес очередную кружку и поставил перед кузнецом.

Нади пришлось пить, как взрослому, а ощущал он себя совсем малышом – как тогда, на улице. Тогда отец лежал рядом, и у него совсем не было лица, он стонал и хрипел, а Нади не знал, что же делать. Тогда появился Моргон с большим кожаным мешком на плечах и подошел, будто ничего не слыша.

Но он все слышал, посмотрел и отвернулся, захотел уйти, но Нади кинулся, схватил за ногу и не хотел отпускать. Моргон взял парнишку за шиворот, словно кутенка, и отшвырнул.

Нади упал, но тут же вскочил и подбежал снова.

– Спаси его! – ревя и всхлипывая, взмолился он.

Моргон вздохнул и подошел к отцу. Тот стонал и хрипел, а его лицо, лишенное глаз, губ, носа, ушей, не походило на человеческое. Не лицо – разодранное мясо.

Моргон знал, что отец Нади не выживет, потому лишь стоял и глядел, а мальчишка вцепился в ногу и не позволял уйти.

Тогда Моргон развязал кожаный мешок и вытащил боевой нож в ножнах, украшенных серебром. Три таких ножа заказал княжеский хранитель оружейни. Моргон надеялся взять за них хорошую цену. Когда кузнец вынул нож из ножен, парень вскрикнул и выпустил ногу. Моргон глянул на него, но Нади лишь сидел на корточках и смотрел, широко раскрыв глаза и ничего не видя.

Тогда Моргон дважды ударил тем ножом прямо в сердце отца Нади, и все стихло: и стоны искалеченного, и плач мальчишки.

Моргон боялся того, что хранитель оружейни заметит кровь на лезвии и разозлится. Потому тщательно и аккуратно вытер нож об одежду убитого.

Лишь когда кузнец вытер нож и встал, заметил, что ошеломленный мальчишка больше не плачет. Нади молча смотрел то на тело отца, то на Моргона.

– Мне жаль, – буркнул кузнец. – Парень, я только это и мог для него сделать.

Нади молчал и смотрел.

– Стража приберет его тело, – угрюмо сказал огромный, сгорбившийся Моргон, осторожно сунул нож в ножны и вернул в мешок.

– Сейчас нужно продать ножи князю. Пойдем, поможешь мне.

С тем он отвернулся и пошел. Нади еще немного постоял, затем вытер нос рукавом. У него дрожали руки.

Моргон уходил и ни разу не обернулся. Нади побрел за ним. Уже после он вспомнил, что тоже ни разу не обернулся. Он боялся увидеть то, что осталось за спиной.

Алие встал. Его щек коснулся холодный северный ветер. Алие оценил его силу и направление. Нужно сделать три идеально точных выстрела. Может, удастся и четыре, прежде чем потребуется удирать.

Вдали кружилась в воздухе целая стая амвари. Даже для хорошего лучника дистанция запредельная. Даже и очень хороший лучник едва ли попал бы на таком расстоянии в щит, не то что в движущуюся мишень размером в амвари.

Но Алие попал бы.

Где-то там, внизу, по улице, невидимая с башни, ехала маддона. Это ее охраняла оранжевая стая убийц. Ни один человек не осмелился бы поднять на нее взгляд, потому что птицы выклевали бы ему глаза и лицо – так, как отцу Нади.

Нади хотел мстить. И Алие хотел мстить. Но Алие было всего девять лет, и он не знал, кому мстить. А Нади знал, потому Алие мстил за него.

Алие поднял лук. Чурбака не потребовалось. Алие держал лук под углом, почти горизонтально.

Так никто не умел, кроме отца Алие – лучшего лучника во всем княжестве. Да еще Бингуна, брата по клану. И самого Алие, которого отец с Бингуном учили стрелять с трех лет.

Алие любил северный ветер и по ночам мечтал о том, что он принесет весть об отце. Но в сны о ветре врывались крики Нади, Алие просыпался, слушал плач и про себя отсчитывал, сколько убьет птиц для того, чтобы Нади стало легче.

Алие поднял лук чуть выше, – уверенно, спокойно, точно. Быстрым безошибочным движением Алие насадил стрелу на тетиву и натянул ее.

Алие вдохнул и, прежде чем выдохнуть, выпустил одну за другой четыре стрелы.

И каждая была быстрой и смертоносной, будто кобра.

Танида попал в город по дороге нищих. Сгорбленные старцы, воняющие желчью и тухлятиной, хотели по серебряному за голову. С Танидой была только девочка, но все равно пришлось заплатить четыре сребреника, – потому что Король нищих, щеря гнилые зубы, объявил, что у самого Таниды три головы.

– Дурак ты. Это же банда доносчиков, – укорил потом Прун.

Прун производил впечатление: элегантный, в светлом плаще из выделанной воловьей кожи, с длинными волосами, лишь чуть тронутыми сединой. В вырезе рубахи на груди виднелись золотые цепи, на боку висел меч в отделанных серебром ножнах. На памяти Таниды Прун не имел привычки ходить с мечом.

– Уж всяко лучше, чем соглядатаи у главных ворот, – буркнул Танида.

– И они не поняли, кто ты? – спросил Прун и оглянулся, будто проверяя, есть ли кто поблизости.

Но тут, у стены, никто бы не спрятался. А рядом была только девочка, пришедшая с Танидой.

– В конце концов дошло и до их старческих рассудков. Но я тут дело поправил, – усмехнувшись, ответил он.

Он не стал объяснять, как именно он поправил дело, а Прун не стал спрашивать, но осторожно смерил взглядом.

Танида понимал, как выглядит. Обрюзгшее от пива лицо со множеством шрамов, появившихся уже после бегства из города, старая, истрепанная одежда. Если бы улыбнулось счастье, Танида тотчас бы выбросил эти лохмотья и обзавелся новым платьем. Увы, из достояния у Таниды остался только меч, но не тот, с которым удрал. Тот, с рукоятью из мраморной кости, Танида отдал за ночь с женщиной, слывшей ворожеей. Но она не была ворожеей. Она не была даже и симпатичной, в чем Танида убедился сам, когда протрезвел.