Мелисса де ла Круз - Королевский Ассасин [litres]

Кэл бросается на стражников, но их слишком много. Они валят его на пол и начинают пинать его, пока он не выплевывает кровь – и, кажется, зуб? – и почти не лишается чувств.

Когда его волокут обратно в камеру, он почти не осознает, что творится вокруг. Король объявил, что их казнят завтра утром как врагов короны. Отсрочки не будет, и отсюда не сбежишь.

Он ничего не может сделать для спасения ни своей жизни, ни – что намного хуже – жизни Тени.

Рассвет. Кэл медленно просыпается. Во рту у него пересохло, голова и шея болят. Он смотрит на синяки на своих руках и ногах – они уже начали желтеть. Стало быть, они не могли появиться вчера, он получил их раньше. Он дезориентирован, не знает, сколько дней он проспал. Должно быть, у него сотрясение мозга.

В камере очень мало света: ее окно представляет собой всего-навсего узкую, глубоко утопленную щель в верхней части стены. А в двери нет оконца, в отличие от Дирсии. Похоже, здесь никого не держат долго. На полу стоит кувшин с водой, от которой попахивает тухлым яйцом, так что Кэл решает ее не пить. Не хватало еще и захворать в дополнение ко всему остальному.

Снаружи доносится громкий стук, но, оглядев тесную камеру, он не видит ничего такого, на что можно было бы встать, чтобы посмотреть в окно. Кажется, это стучат молотками по гвоздям, забиваемым в доски, – значит, во дворе что-то возводят. Виселица, это не может быть ничем другим.

Теперь он знает: в последний раз он увидит Тень перед тем, как палач наденет им на головы мешки и их вздернут. И то, если ему повезет – если можно так сказать. Их могут повесить по отдельности, и тогда он вообще уже никогда ее не увидит.

Должно быть, герцог всегда знал, кто они такие, и просто выжидал подходящий момент. Он узнал их в самом начале. Они угодили в ловушку, и теперь она захлопнулась.

Кэл убил его уже три раза – как поддельного принца Аласта, как монаха-афразианца в лесу после побега из Дирсии и как герцога, но пока его тело не будет сожжено, перевертыш, меняющий обличья, будет возвращаться опять и опять. Кэл нанес удар по планам бунтовщиков поднять восстание, но они наверняка не откажутся от них. У афразианцев находятся Деянские свитки, и они добывают обсидиан в Баэре. Скоро их войско будет не остановить.

Никакой надежды нет. Как королева и предупреждала, она не придет ему на помощь. Реновия не станет вмешиваться в их дело. Предполагается, что он действовал тайно и по собственному почину. Если бы королева признала, что она отправила в Монтрис своего ассасина, это бы вызвало войну.

Кэл лежит на полу, поджав ноги. Он испытывает такую боль – и из-за того, что он избит, и из-за неудачи, – что ему трудно дышать. Если бы только он мог сказать Тени, как ему жаль. Он представляет себе, что бы он ей сказал: «Тень, это моя вина. Прости меня. Я подвел тебя». Или: «Тень, прости меня за то, что я натворил, и за то, что не открыл тебе свое сердце, когда у меня еще была такая возможность».

Сколько же всего осталось несделанным. А ведь прежде он никогда не оставлял ничего незаконченным. Почему он с этим смирился? Ведь он Кэледон Холт, сын Кордина Холта, Королевский Ассасин. Он не затем забрался так далеко, чтобы потерпеть неудачу.

Он вскакивает на ноги и подходит к окну. Встать тут не на что, но он пытается дотянуться до окна и уцепиться за один из камней. Но тот слишком узок, и у него ничего не выходит. Он делает еще одну попытку, но только царапает пальцы правой руки об острый край. Соседний камень кажется ему более удобным, он пытается еще раз, и ему удается уцепиться за край. Он подтягивается, пытается нащупать на стене какую-нибудь опору для ног, но ничего не находит и через считаные секунды летит вниз и приземляется на ноги.

«Это напрасный труд».

И тут дверь камеры открывается, Кэл поворачивается, сжав кулаки, готовый сокрушить любого, чтобы бежать – или хотя бы попытаться. Он не взойдет на эшафот, не поборовшись за свободу.

Но в дверях стоит не стражник и даже не священнослужитель, присланный к нему, чтобы дать ему утешение в его последние минуты. Это не кто иной, как первый министр, облаченный в свои нелепые меха и с кольцом на каждом толстом пальце. «Зачем он явился сюда? – гадает Кэл. – Может, он хочет мне в чем-то признаться?»

Первый министр отвешивает ему поклон.

– Примите мои глубочайшие извинения за то, что случилось вчера. Прошу вас принять их и простить нам это досадное недоразумение.

«Что? Какое недоразумение?» Кэл утрачивает дар речи, не может подобрать слов.

Первый министр выпрямляется.

– Прошу вас, следуйте за мной. – Он идет прочь, но Кэл не сдвигается с места. Первый министр оборачивается и ждет.

«Это что, какая-то уловка? Ловушка? – Он не понимает, что делать. – Что, если это всего лишь способ заставить меня пойти на виселицу без борьбы?»

– Уверяю вас, произошла прискорбная ошибка, которая ныне исправлена, – говорит первый министр.

Но до Кэла по-прежнему доносятся стук молотков и визг пил. Он закрывает глаза: «Что же мне делать?»

Он слышит голос своего отца, говорящего ему: «Иди».

Кэл открывает глаза. Повеление его отца прозвучало так четко, будто он стоял рядом. Кэл решает послушать его. Так или иначе надо выйти отсюда, другого выбора у него нет. Возможно, если он последует за первым министром, это поможет ему сбежать.

Он кивает первому министру и идет за ним, но глядит в оба на случай, если по дороге его ждет засада. Чем дальше они идут, тем тише становятся звуки, которые он только что слышал, пока стук молотков и визг пил не затихают. Теперь он слышит только одно: их шаги.

Они проходят мимо других темниц, откуда-то снизу слышится истошный мужской крик. Кэл вздрагивает. Первый министр, не оборачиваясь, говорит:

– Не обращайте внимания.

По винтовой лестнице они поднимаются в высокую башню. В стенах тут имеются высокие узкие окна, и он наконец видит то, что возводится во дворе: – это не виселица, а нечто, вызывающее недоумение: помост и ряды трибун, как будто здесь будет рыцарский турнир. С одной стороны трибуны украшают зеленой материей – это цвет Монтриса, а с другой – лиловой, это цвет Реновии.

Он слыхал о подобных вещах, хотя такой обычай есть только в Аргонии – ему предстоит публичный поединок. Он будет сражаться с монтрисианским рыцарем, вероятно, до смерти на потеху толпе – и королю Хансену.

Что ж, он не против. Он готов сражаться за свою жизнь. Он не сомневается в своей победе и, когда он одержит ее, непременно найдет Деянские списки и наконец обретет свободу. У него все-таки есть надежда на спасение. Мысленно Кэл благодарит своего отца за его помощь. Он рад, что не стал атаковать первого министра, потому что тогда он, вероятно, не сумел бы выбраться из тюрьмы и ему бы не выпал шанс спастись.