Екатерина Боброва - Шанталь, или Корона против

— Вы знаете, что первыми после дворца начинают кварталы оружейников? Они заслужили это право еще при Даанте Втором, поддержав его на престоле.

Голос у девушки был сильным, с приятной хрипотцой. И как только его заметила? Или у нее глаза на затылке?

Внезапно он передумал уходить. Подошел, встал рядом, положив ладони на холодный металл перил. Действительно, уже поздно, скоро желающие поглазеть на фейерверк займут свободные балконы и террасы дворца, к тому же отсюда отличный вид.

Не отводя взгляда от темнеющей громады парка и горящих за ним огней города, девушка продолжила говорить, и он зачарованно смотрела как облачко пара вырывается из красиво очерченного рта.

— А следом запускают фейерверки казармы императорского полка. Гвардейцы каждый год пытаются стать лучшими, но оружейников пока еще никто не опередил. Те подмешивают частички металла, и потому их фейерверки такие красочные.

Он и не знал. Никогда не задумывался. Красиво и красиво.

Вместо ответа, наклонив голову, он рассматривал незнакомку. Тонкая фигура, бледная от мороза кожа и темная бронза волос, убранных в сеточку. Он знал лишь об одной дебютантке сезона, которая может похвастаться столь редким цветом волос. ВанКовенберх.

Но если это ее первый императорский бал, почему она здесь, а не среди поклонников? И стоит давно. Кончик носа уже покраснел.

Он снял сюртук, набросил на плечи девушки, и та, поежившись, благодарно склонила голову.

— После гвардейцев приходит очередь остальных кварталов, а на больших прудах запускают квакари и дукеры. В ресторации «Лебедь», я слышала, в огни добавляют даже имбирь.

Леон тихо хмыкнул. Придумают такое… Имбирь — и в шуточные огни. Но ВанКовенберх-то… Прям неожиданность, и к тому же приятная. Однако тяжело ей при дворце придется. Не любят здесь, когда красота сочетается с мозгами или когда это сочетание активно демонстрируют.

— Смотрите, начинается, — выдохнула девушка, подаваясь вперед. Там, среди деревьев, расцветал первый цветок.

— ВанКовенберх, — пробормотал Леон, склонившись над темной водой Рильского залива.

А ведь он хотел одного: выбрать жену, которая его устроит. Которая не будет мешать. Которая не станет претендовать на что-то большее, чем место в его постели пару раз в неделю. Хотел выбрать, руководствуясь расчетом. Выбрал, на свою голову. Чем больше он думал о женитьбе, тем больше подозревал, что боги решили подшутить и подсунули ту, что станет его проклятьем.

Сам виноват. Должен был насторожиться еще тогда, на балу, в их первую встречу. Но пропустил. Не осознал. А теперь, когда ему открыли глаза на сущность этого семейства, отступать было поздно — объявление о помолвке без скандала не отменить.

В голове зазвучал голос Шона. Еще более ехидный, чем обычно.

— Хочу тебя по дружбе предупредить. Постарайся столковаться с невестой до того, как о вашей помолвке узнает её дядя.

— Пугаешь коллекционером древностей? Пустое, я с ним справлюсь.

В черных глазах Шона мелькнуло чистое наслаждение, и Леон насторожился.

— Видишь ли, совершенно случайно, — друг говорил медленно, растягивая удовольствие от разговора, — мне стало известно, что поколения ВанКовенберхов работают на корону. И свое мастерство передают по мужской линии. Как правило, от дяди к племяннику или внучатому племяннику. Удивлен? Сам был ошарашен. Случайно заметил, как ВанКовенберх выходит из покоев министра, а до того мне сообщили, у него как раз назначена встреча с Проповедником.

— Случайно? — поддел его Леон.

Шонраж широко улыбнулся.

— Ты прав, не случайно. Все-таки Проповедник — легенда в наших кругах. Хотелось посмотреть, хоть глазком. Знаешь, какие о нем ходят слухи! А еще ходят слухи, брат, что племянницу он учил. Не бледней, Проповедник не безумец. Максимум стрелять да ножи метать. Так что, когда будешь мириться, аккуратнее там. Ты мне нравишься в целом виде.

— Сплюнь, — посоветовал Леон, тщетно пытаясь скрыть охватившую его тревогу. Надо же… сам Проповедник, чтоб его бездна сожрала. Если он испортил невесту своей наукой… Да он лично ему голову открутит и не посмотрит на заслуги перед короной.

Насмешливый взгляд Шона словно говорил: «Еще кто кому открутит».

— Сутки, — прошептал Леон темной воде, — пусть она продержится без глупостей.

Я смотрела в зеркала и не узнавала себя. Волосы растрепались, выбившись из-под шляпки, глаза были темны, точно вода ночью, губы искусаны, а щеки красны, как у девицы, получившей признание в любви.

Прищурилась, покрутилась. Хороша! Дневник под платьем придавал плотности моей фигуре, драгоценности, пришитые к поясу, наполняли чуть неравномерной пухлостью бока, словом, дэра из меня вышла основательная и чуть сумасшедшая. Только этим можно объяснить брошенное в спину «Рыжая». А горничные у них здесь без всякого понятия о воспитании. Я сделал вид, что не расслышала, но будь дело в империи… и кто-то потерял бы работу.

Впрочем, хозяйка пансиона дэра Ластина оказалась настоящей роланкой. Идеальная улыбка, идеальное платье в пол, аккуратно уложенные локоны, и только едва заметно вздернутые брови и морщинка на лбу намекали на любопытство дэры. Вслух же не было задано ни одного вопроса, и все же я сочла нужным упомянуть дэра Розталя. В обществе рекомендации значат много. Вот и в этот раз фамилия Розталь сотворила маленькое чудо, лицо дэры Ластины расслабилось, с него исчезла настороженность, а улыбка наполнилась теплотой. Мне были вручены ключи и даже не потребованы деньги вперед.

Прав был дэр Розталь: на чужбине свои должны держаться своих.

Я обвела взглядом небольшую комнату: мило, чисто и скромно, выглянула в окно, не сдержав полувздох-полувсхлип. Нет, это не я стою в комнате и смотрю на завораживающую голубизну моря, кусочек которого виден в проеме между домами. А в доме напротив ветер треплет белые занавески, в ящиках под окнами алеют незнакомые цветы. У нас только снег сошел, а здесь цветут.

Чувство нереальности заставляло снова и снова кусать губы. За окно лежала узкая мощеная улица, на углу перекрестка торговала тюльпанами хорошенькая девушка, а рядом с ней, облокотившись о стену дома, покручивая в руках ветку, стоял мужчина.

Все у них чересчур. Слишком яркое солнце, чудовищно полосатые навесы над балконами, цветы в вазонах, короткие платья на женщинах и… мужчины. Я резко отпрянула вглубь комнаты, когда поймала взгляд незнакомца. Щеки опалило. Это… это просто возмутительно — так открыто пялиться на окна, да еще и улыбаться при этом!

Я сердито хмурилась, опять кусала губы, а сердце билось в груди, точно ему было все по нраву. Глупое сердце хотело оказаться на месте той девчонки, что легко смеялась с незнакомцем, не зная такого слово, как «предосудительно». У меня возникло чувство, что я единственная в городе знаю значение этого слова.