Екатерина Боброва - Шанталь, или Корона против

Какое-то время я стояла, смотря вслед пролетке и гадая, остановят ли лошадь или та свалится сама. Мне она показалась довольно преклонного возраста, более чем преклонного для столь бодрого галопа. Все в этой Фракании не по-людски. Даже лошади.

И в это время кто-то резко дернул сумку из моих рук.

Косой стоял на углу за два дома от пансиона дэры Ластины и с делано безразличным видом пялился по сторонам. Он ждал. Занятие, как думал тогда Косой, самое что ни на есть наипротивнейшее. Хуже могло быть лишь сидение в холодном погребе, ведь подмастерья вора больно много чести в камеру сажать.

Косой отогнал надоедливую муху от лица, бросил украдкой взгляд на столики таверны, выставленные прямо на улицу. За угловым сидел Гвоздь — средних лет мужчина, и можно было сказать, что все в нем было средним: рост, полнота, костюм горожанина, темно-русые волосы, незапоминающееся лицо, словом, вор из Гвоздя был первостатейный. Лишь по-девичьему тонкие пальцы могли намекнуть на род занятий хозяина.

Косой бросил взгляд на Гвоздя и приосанился. Он до сих пор пребывал в недоумении, почему среди десятка мальчишек от семи до тринадцати лет Гвоздь выбрал в ученики именно его, и гордость снова и снова загоралась в его сердце, наполняя тело легкостью.

Гвоздь — лучший. Пусть строгий, гоняет, и даже бьет, зато лучший среди воров, и ему достаются самые выгодные заказы, как, например, сейчас.

У лавки старого Мендерса уже час листал книги вихрастый молодой человек, и по одному взгляду на него можно было сказать, что либо он берет не те книги, либо тратит попусту время Мендерса. Молодой человек и сам это понял. С тоской отложил в сторону потрепанное издание жития святого Гранда, чьи части тела так любят поминать сквернословцы, прошелся по улице, потом вернулся, купил букетик цветов и занял позицию на противоположном от Косого углу.

Косой одобрил действия вихрастого. Цветы и тоскливая физиономия позволяли продержаться еще часа три, не вызывая подозрения. Имени мага Косой не знал, знал лишь, что тот должен обезвредить для них вещь, которую предстояло выкрасть Гвоздю.

Косой потоптался, незаметно вздыхая: время, как бывает в таких делах, тянулось со скоростью черепахи, выползшей на песок. Он принялся было насвистывать, но напряжение перед делом заставляло фальшивить, и парень замолчал.

Наконец застучали копыта, Косой приободрился, с надеждой вглядываясь в пролетку, и подскочил, мысленно, конечно. В пролетке сидела рыжая девица. Косой поднял руку к голове, делая вид, что скребет затылок.

«У пансиона, остановись у пансиона».

Кепарик полетел на землю, сигналя, что клиент прибыл. Краем глаза Косой уловил, как, не торопясь, поднялся с места Гвоздь, как прикрыл глаза, опершись о стену вихрастый, и его помощник уже шагал к нему, чтобы подхватить теряющего силы мага.

Но тут случилось сразу несколько вещей, так что Косой и ахнуть не успел, как учитель валялся около фонарного столба, точно перебрав вина. Маг, повиснув на помощнике, ковылял за угол, к ожидающей его пролетке. По спине мага трудно было догадаться, успел он снять защиту или нет, но главное — клиент собирался войти в пансион, унося с собой заказ. А ведь Гвоздь еще ни разу не оплошал… А сейчас какая-то лошадь вырубила лучшего вора в городе, да его же засмеют!

Обида бросилась Косому в голову, он шагнул вперед, и вовремя. Руки сами вцепились в сумку, выдирая ручку из ладоней хозяйки. Жаль лишь одну.

Я повернулась, чтобы встретиться с черным глазами вора, в которых удивительным образом сочетались вызов, обида и нахальство. В его руках оказалась правая ручка сумки, в моих осталась левая, и отпускать я ее была не намерена. Так мы и тащили сумку в разные стороны, и швы опасно трещали, грозя порваться. И где постовые? Где служители порядка, я спрашиваю?! Видно, та же мысль пришла с голову ворюге, потому как сумку рванули с большей силой, и черноглазый нахаленок лет четырнадцати заявил:

— Отпусти, хуже будет.

Страх потерять дневник и заявить об этом в лицо жениху удивительным образом придал мне сил.

— Сам пусти, — пропыхтела, перенося вес на вторую ногу, а первой ударяя точно по щиколотке пацана — ровно так, как нас учил с сестрами сын конюха.

— Уи, — взвыл этот сын преступного мира и дернул со всем отчаянием. И тут кружевной зонтик опустился ему на плечо, потом на голову, потом бил, куда дотянулся, пока воришка не сдался, не отпустил сумку и не рванул прочь.

— Дорогая, как вы? Целы?

Я повернулась. С крыльца на меня смотрела милейшая дэра Ластина, её грудь гневно вздымалась, глаза сверкали, а руки в кружевных перчатках теребили костяную ручку зонта. Так я узнала, что зонт в этом городе нужен, чтобы защищаться не только от солнца.

— Идемте внутрь. Бедняжка, вы дрожите, я налью вам чай. Совсем ворье обнаглело, а губернатор только и знает, что вино хлестать за обедом.

Меня действительно потряхивало от пережитого, только сейчас начало доходить, что у парня мог и нож оказаться. Но главное — дневник остался со мной, а постовой так и не появился. Ужасный город.

Дэра Ластина, как истинная роландка, заварила мне чудесный чай, добавив туда, без моего разрешения, что-то из черной бутылочки.

— От нервов, — пояснила она, и я не стала возражать. Нервы мои с каждый днем все больше расстраивались, словно на них с особым усердием играли трое малолетних племянников-бандитов.

После первой чашки была еще одна и, кажется, третья. Потом последовал ужин, на котором мне было жутко весело, но лица гостей то сливались в одно пятно, то распадались на типажи. Я помню полковника и его очаровательную жену, двух старушек-сестер, моих соседок, новобрачную пару, приехавшую провести медовый месяц во Фракании, и старика, всем недовольного, но потрясающе рассказывающего об охоте в других странах.

Горничная помогла мне раздеться, я приняла ванну, переоделась в ночную сорочку, немного поколебавшись, достала сумку из шкафа и положила на столик, отодвинув его подальше от кровати. И на виду, и не рядом.

А потом заснула, чтобы утром, проснувшись, увидеть потолок чужой комнаты.

Леон стоял на палубе парохода, ощущая, как внутренности скручиваются от нетерпения в тугой узел. Ожидание — худшая пытка на свете. Он предпочел бы сейчас оказаться во Фракании, но порталы остались в легендах. Живущим ныне людям достались в наследство от магов огромные расстояния и терпение, чтобы их преодолевать.

Леон сжал руки в перчатках на поручне, шире расставил ноги, удерживая равновесие. Неспокойное море подбрасывало судно на волнах и тут же роняло вниз. Большинство пассажиров заняло горизонтальное положение в каютах, предпочитая не отлучаться далеко от туалетных комнат. На палубе мужчина был один, и ветер, словно в отместку, налетал, хлопая полами пальто. Свинцовые тучи висели низко над горизонтом, готовясь пролить из брюха дождь. Нос корабля разрезал воду, и белая пена бурунов ярко выделялась на почти черной воде. Это был еще не шторм, лишь предвестник, но если боги будут милостивы, они разминутся: шторм и пароход.