Екатерина Боброва - Шанталь, или Корона против

Я смотрела на Фридгерса и видела в его глазах приятное сердцу восхищение. Ему хотелось верить. Верить, что сюда он приехал посмотреть древний храм, посвященный местному святому. Что встретил меня случайно, и мой вид поразил его в самое сердце. «Вот сюда, дарьета. Одним взглядом и наповал». Что роландский знает, так как много лет прожил с родителями в империи. «Они при торговом представительстве работали». А теперь он путешествует. «После учебы решил посмотреть мир. Как засяду в какой-нибудь конторе, так толком ничего и не увижу».

Я слушала, помалкивала, поддакивала и слушала. А улыбка у него славная, от нее в душе разливается тепло. И видно, что человек хороший. Ни разу не похвастался и титулом не козырнул, а ведь костюм дорогой, да и путешествовать на пустой кошелек может лишь глупец.

«Детали, Шанти, самое главное при первом знакомстве — это детали. Ты можешь ошибиться, но несвежая рубашка и прилипшая рыбья чешуя на ботинках — нет», — говаривал дядя, давая мне очередной урок стрельбы. Подозреваю, учил он меня не только стрелять.

— Мне так стыдно, дарьета. Я совершил преступление, приведя вас в это ужасное место. Признаюсь честно, это худший обед в моей жизни и самая лучшая компания. Вы способны любое место превратить в небеса, Шанталь.

Я улыбнулась уголками губ, не поднимая глаз от чашки холодного чая. Если бы мы встретились дома. Если бы я не была чужой невестой. Если бы только у меня в сумке не лежал бездной проклятый дневник!

А может, довериться? Кто я? Всего лишь слабая женщина, которая попала в беду. Нам столько раз говорили, что война и политика — не женское дело. Да и не готова я бегать с револьвером по лесам.

В глазах защипали предательские слезы. Истерика, обрадовавшись компании, готовилась взять реванш за все невыплаканные страдания.

— Я вижу, вы чем-то расстроены? Неужели у кого-то поднялась рука обидеть такую красоту?

Я кивнула, прикусывая губу, и с трудом загоняя рыдания обратно.

— И кто этот подлец?

— Подозреваю я.

Вздрогнув, подняла взгляд, чтобы с ужасом посмотреть на смутно знакомое лицо.

— Да, дорогая? — спросил мужчина, усаживаясь без разрешения к нам за стол. Усмешка на его лице была исполнена презрения, а ярость во взгляде — я похолодела — обещала смерть.

Он взмахом руки прервал кинувшегося было к нам хозяина. Тот словно наткнулся на стену, замер и утек обратно за стойку.

— Дэр, — начал было приподниматься Фридгерс.

— Дэршан, — поправил его ВанДаренберг, а это был без сомнения именно он, ибо никто больше не имел права называть меня «дорогой» в этой стране. Я сразу вспомнила, что вид у меня далек от надлежащего, в сумке лежит похищенный дневник, я сбежала из дома и совершила с десяток мелких преступлений. А передо мной сидел палач его императорского величества, для которого убить человека так же легко, как выпить утром чашку кофе.

— Мне без разницы, кто вы, — вскочил Фридгерс, кидая ободряющий взгляд в мою сторону.

— Дурак, — не переставая изучать съежившуюся меня, сказал Даренберг.

— К-как вы меня назвали? — голос у моего знакомого все же дрогнул, но решительности он не растерял: — Я требую сатисфакции! За себя и за дарьету!

Таверна боялась дышать, такое зрелище — бьющиеся за дарьету благородные не в каждом театре увидишь, а тут в первом ряду, да еще и бесплатно. Лишь хозяин озабоченно кривил лицо, мысленно надеясь, что благородные одумаются, и мебель не пострадает.

— Даже так? — вздернул брови Даренберг и его губы расползлись в хищном оскале. — Ты слышала, дорогая, он готов за тебя получить сломанный нос. Прости, пулю жалко переводить, — бросил Фридгерсу, отчего молодой человек стремительно покраснел, потом побледнел, открыл рот, но сказать ему не дали. — Не соизволишь нас представить, дорогая? А то не вежливо бить человека, не зная его имени.

— Мне достаточно знать, что вы — причина ее слез, — не согласился с ним Фридгерс.

— Раз достаточно, — развел руками этот ужасный человек, поднимаясь из-за стола, — тогда мы выйдем, дабы не смущать дарьету видом крови.

— Нет! — я, точно обезумев, вцепилась ему в рукав. Он же убьет Фридгерса! — Прошу, не трогай его.

— Даже так, — нахмурился Даренберг, — он настолько тебе дорог?

Фридгерс расправил плечи и улыбнулся улыбкой мужчины, которому только что признались в любви. Я мысленно застонала — ему жизнь спасают, а он героя из себя строит!

В бездну все! И жениха с его дневником, и навязанную свадьбу, и мой страх.

Я поднялась, отпустила рукав мужчины, шагнула в сторону. Даренберг напрягся, прочитав на моем лице решимость, которая его не порадовала. А я, глядя в темные от гнева глаза, окончательно осознала, что не могу выйти за него замуж. Лучше в петлю, нет, лучше…

— Он настолько мне дорог, что я готова принять его предложение и выйти за него замуж.

Фридгерс ошарашенно округлил глаза, я умоляюще улыбнулась, искренне надеясь, что у мужчины хватит силы воли не завопить: «Нет-нет, это ошибка!»

Не завопил, стоически выдержал мою ложь и даже улыбнулся в ответ, намекая, что не прочь сделать ее правдой. Я не обманулась, действительно хороший человек.

А мне очень хотелось бросить в лицо ВанДаренбергу: «Оставь меня! Забери дневник и уходи!». Истерика попыталась пробиться в первые ряды, и лишь огромным усилием воли — мы и так дали местным сплетникам разговоров на год — мне удалось сдержаться.

ВанДаренбергу, судя по его побелевшему лицу и ходящим желвакам, тоже было нелегко. Встреться мы в ином, уединенном месте, и все сложилось бы иначе. Но зрители смущали не только меня. Так что желание прибить невесту-обманщицу палачу пришлось перебороть, как и стиснувший горло гнев.

Справился с собой ВанДаренберг быстро и когда заговорил, его голос звучал спокойно, хоть и не без жалящей иронии:

— Вижу, дорогая, ты времени зря не теряла, однако твоя семья подтвердила обязательства. Хочется тебе этого или нет, — припечатал он мой порыв на свободу ударом кулака по столу, затем повернулся к Фридгерсу: — Если вы не против, я объясню ситуацию.

Окончательно запутавшийся Фридгерс позволил увлечь себя к выходу из таверны, а меня внезапно покинули силы, и я оперлась о стол, дабы не упасть.

Что чувствует зверь, попавший в капкан и слышащий шаги охотника? Смертельный ужас и тоску — еще немного и сталь ножа прорубит шкуру, дойдя до сердца.

Жизнь с чудовищем — не жизнь, а медленная смерть.

Что я увидела в его глазах? Презрение, ненависть и беспросветную тьму.

Зачем он упорствует, желая жениться? Ответ, пришедший на ум, окончательно похоронил надежду. Чтобы отомстить. Чтобы развлечься, укрощая непокорную девицу, а потом сломать, превратив в послушную игрушку. Как же я сразу не поняла, что своим побегом лишь раззадорила чудовище!