Евгений Южин - Феникс

Голодный и злой, я просидел на ветру до сумерек, разглядывая полотно океана, пока за мной не явилась Дара.

— Илия. Пойдем в комнату — обедать пора.

Я оглянулся.

— А, Дара. Что там в поместье?

— Владыка заперся с Хозяйкой.

— Обо мне спрашивали?

— Велели, чтобы ты оставался у себя.

— Ладно. — Я поднялся. — Пойдем. Война войной, а обед по расписанию.

— Чего? — не поняла меня собеседница.

— Пойдем, говорю, обедать.

Вечер прошел в одиночестве, если не считать пару визитов всегда готовой услужить Дары. По ее словам, Ана вернулась к себе и велела не беспокоить. Владыка сам не свой. Несколько раз появлялся в башне дочери, но та не пожелала разговаривать. Сейчас заперся у себя.

Я сразу же заметил, что кто-то рылся в моих вещах. Маленькие треугольные камешки, назначение которых я до сих пор так и не выяснил, были аккуратно отложены в сторону. Остальное того, кто приходил в эту комнату, не заинтересовало.

Мне ничего иного не оставалось, как ждать. Ждал не только я, но и тот, кого я забыл. В душе ворочались неясная обида и ожидание встречи — ему не терпелось вновь увидеть Ану. Впрочем, ожидания эти оказались бесплодны, и мы оба уснули уже глубокой ночью, причем я чувствовал себя совершенно измотанным.

Проснулся очень рано. В комнате было темно, но за окном уже угадывался в небе слабый серый отсвет далекой зари. Сна, как говорится, не было ни в одном глазу. Я отчетливо понимал, что оставаться в постели бессмысленно, но еще какое-то время валялся, не в силах придумать себе занятие. Наконец, одуревший от бесконечного роя однообразных мыслей, я встал, неторопливо умылся, оделся и аккуратно, стараясь никого не разбудить, двинулся наружу — во двор.

Угловые фонари еще светили, но уже практически ничего не освещали, лишь расцвечивали мостовую вокруг себя желтым отблеском. Посреди двора застыл знакомый силуэт самолета. Странно было думать, что его создал я. Я бы точно сделал все по-другому. Оперение, конечно, самый дешевый способ стабилизировать аппарат в полете, но на предельно малых скоростях оно будет только мешаться. Располагая возможностями магии, можно было собрать самолет и без привычных аэродинамических поверхностей, повысив маневренность и вместимость.

Я тихо рылся во внутренностях когда-то летавшей машины, пытаясь рассмотреть в полумраке устройство ее приводов, когда знакомый голос сзади заставил вздрогнуть от неожиданности:

— Далеко собрался?

— Ана?! — Я застыл, вновь погрузившись в волну эмоций — неожиданная радость, какая-то детская обида, надежда.

В бледном сумраке ее лицо, казалось, потемнело еще сильней и своим совершенством напоминало мраморное изваяние, лишенное мелких недостатков, присущих живым женщинам.

— Да вот, мне кажется, переделать бы, — забормотал я, смущаясь, как будто она застала меня за чем-то очень интимным.

Девушка подалась вперед, внезапно оказавшись волнующе близко.

— Ты говорил, что под действием искусства память возвращалась. Так?

— Ну да. — Я помычал. — Не то чтобы совсем, просто было ощущение, что она рядом, что я могу коснуться ее в любой момент. Вот только времени на это не было. Что успело, то и всплыло. — Я поежился. — Приятного мало.

— Что?! Что всплыло?

Мне не хотелось ни говорить, ни вспоминать, но я понимал, что Ана что-то задумала, и в любом случае это было в моих интересах.

— Боль. Пытка какая-то. Не хочу рассказывать!

Я не узнал собственный голос — как будто горло перехватил спазм. Я звучал хрипло и зло. Ладонь девушки легла на мое лицо, отвлекая и успокаивая. На мгновенье мне показалось, что она собирается меня поцеловать, но Ана вновь отстранилась, схватив меня за руку.

— Пойдем. Тут есть одно место, где мы можем все проверить. Тем более, что почти все спят.

Увлекаемый ее рукой, я забеспокоился:

— Что проверить?

— Вернется ли память, если тебя хорошенько поджарить! — Она выпустила мою руку. — Не просто приложить магией, а дать тебе в ней повариться. Дать тебе время! — Она немного помолчала, всматриваясь в меня. — Справишься?

Я криво улыбнулся и пожал плечами.

— У меня что, есть выбор? Пойдем, красавица, попробуем!

Ана посмотрела странно, и мне запоздало подумалось, что, пожалуй, я был слишком фамильярным, но извиняться не стал — в конце концов, забытый я был ее мужем.

Как выяснилось, неподалеку от имения, в противоположной стороне от причалов находилась еще одна бухта. Маленькая, округлой формы, с отвесными скалистыми стенами и крохотным зеркалом воды, усыпанным обрушившимися валунами, она была бесполезна для судов или людей, но подарила нам настоящее уединение, когда мы спустились по узенькой тропке на шуршащий каменным щебнем выступ над бездной.

Скальный амфитеатр окружил нас, отгораживая от моря и берега, оставляя лишь округлый сереющий кусочек неба наблюдать за происходящим. Немного встревоженный, я встал рядом с крупным каменным зубом, отделявшим природный балкон от продолжения обрыва. Внизу шипели волны, мечущиеся среди обломков. Их бесконечная возня с трудом пробивалась сквозь толстую подушку неплотного тумана, заполнявшую нижнюю часть провала. Потратив пару мгновений на всматривание в беспокойную темноту, я повернулся к скелле.

— Давай уж. Чего ждать?

Ана ничего не ответила. Она стояла, скрестив руки, на противоположной стороне неширокого выступа, и казалось, что ей зябко в тумане на краю моря.

Мягко толкнуло, зазвенело в ушах, по телу словно пробежались метелки нежного цветка, с каждым мгновением становясь жестче и острее. Знакомо затрясло, поднялись дыбом пропавшие волосы, укрывая сильный озноб и жар одновременно. Столкнув неприятные ощущения в клубившийся ниже жидкий туман, я, еще вполне контролируя себя, смотрел, как почти посередине пустоты провала в воздухе засветилось светлым зеленым размытое пятно. Оно едва мерцало, не в силах разогнать предутреннюю темноту пропасти, но туман вокруг окутал его мягким отчетливым ореолом, казалось, светившимся даже ярче, чем сердцевина.

Поток нарастал, и я вынужден был подчиниться, терпеливо пропуская его через возбужденное сознание в безразличное туманное марево. Закрыв глаза и сосредоточившись на ускользающей близости воспоминаний, я старательно обходил стороной вновь отчетливо вспыхнувшие пятна памяти о нестерпимой боли.

***

Сторож разбудил Сурхила под самое утро.

— Он ушел.

Не справившись с одурью прерванного сна, Сурхил задал дурацкий вопрос, уже зная ответ:

— Кто ушел?

— Илия.

Начальник охраны поместья поморщился. Годы брали свое — он ощутил это сейчас с отчетливой ясностью. Разозленный собственной запоздалой реакцией, он выдержал паузу, позволив улетучиться остаткам тягучего, как разведенная пастила, сна.