Евгений Южин - Феникс

И это еще не все. Успешно освоившая, честнее сказать, пережившая подобное воспитание женщина уже может считаться скелле — конечно же, после того, как даст присягу Ордену. Но для того, чтобы не просто справиться с сомнительным даром, а еще и научиться эффективно владеть им, требуются долгие годы тренировок совершенно иного рода, чем-то напоминающие обучение игре на музыкальном инструменте — гаммы, гаммы и еще много раз гаммы. К несчастью, и здесь есть большая проблема. Она в том, что инструмент у каждого свой — уникальный. И порой никто до определенной степени не может помочь ученице, как мастер игры на рояле иногда ничего не может подсказать тому, кто стремится освоить индийский ситар.

Истинные скелле — те, кто пусть и не в совершенстве, но овладел искусством, и составляют ядро Ордена. Эти женщины — суровые ветераны сражений с собственной природой, то, что пугает и власти, и обывателей своей нечеловеческой мощью и искаженной психикой. Они в любой момент готовы решительно защищать то, чему дали обет, вступая в Орден. Их незримое присутствие ощущается повсюду — и в экономике, и в военном деле и политике. Пусть оно и бывает чаще всего пассивным, как присутствие ядерного оружия, но от этого кажется только еще более пугающим.

Скелле никогда не смогли бы сохранить свое влияние, если бы оно основывалось лишь на страхе. Была еще одна часть владеющих искусством, которая, по мнению многих, отыскала свое истинное предназначение. Еще давно, задолго до Катастрофы и Второго Поворота, скелле были просто монашеским орденом, посвятившим себя медицине и помощи людям. Те из них, кто оказался не только достаточно талантливыми, чтобы справиться с даром, но и достаточно сообразительными, отправлялись в Университет. В далекой древности это почтенное учебное заведение было полным соответствием земных тезок, давая студентам знания в целом наборе гуманитарных и точных наук. После Второго Поворота и запрета артефактной магии Университет быстро угас, съежившись до медицинского факультета. Тот технологический уровень, на который откатилось человечество Мау после Катастрофы, уже не требовал настолько глубоких знаний, как до нее. К счастью, это не коснулось человеческой природы. Она осталась такой же сложной, как и у высокомерных повелителей науки древнего мира. Как результат — медицина сохранила свое значение и осталась последним прибежищем высших знаний о природе, оказавшихся на этот раз полностью в руках новой касты избранных — скелле.

Ана в свое время была не просто лучшей выпускницей Университета, но и специализировалась на самой тонкой и малоизученной материи человеческого организма — на нервной системе. Она была не просто талантливой девочкой, легко обуздавшей опасную стихию, но и редким знающим специалистом. Некоторые девушки, не преуспевшие до такой степени в овладении искусством и знанием, зло поговаривали, что эта специализация всего лишь делает из нее более неуловимого и изощренного убийцу. Их раздражение и зависть были более чем оправданы — мало того, что Ана талантлива, принадлежала к одному из древнейших аристократических родов, так она еще и фантастически красива. Потомок древних, темнокожий чистокровный аристократ, она и не пыталась преодолеть барьер, который сам собой вырос между ней и основной массой скелле. Отношения с Орденом не заладились с самого начала, послужив основой для некоторой фронды, зародившейся среди немногочисленных наследников древней крови, в которую она по молодости окунулась с головой.

Сейчас она внешне оставалась спокойной. Было ясно, что догнать яхту непрошеных гостей быстро не удастся. Да и исход такой погони без Ильи был бы сомнителен. Поэтому она никак не отреагировала на распоряжение отца разворачиваться и идти в гавань, домой. Внутренне она чувствовала, что ей скоро понадобится своеобразная медитация — специальное упражнение для погашения разбалансированного сознания. Обычные яростные проклятия в адрес беглецов могли бы вполне помочь справиться с гневом нормальной женщине, но не скелле. Неизвестно, для кого эта неконтролируемая буря сознания была более опасна, для окружающих или для нее самой.

Мысли вновь вернулись к Илье. Сообщение было кратким — он очнулся, понимает, что ему говорят, сам почти не говорит, бродит по имению. В каком он состоянии на самом деле, чем закончился визит тех, кто сейчас уходил в море, обдаваемый солеными брызгами, что там вообще происходит?

Яхта окончательно развернулась к берегу. Сразу же стало полегче — ветер перестал швырять на палубу мелкую соленую пыль, да и рубка отцовского судна надежно прикрыла от него. Знакомые скалы родной гавани неумолимо надвигались, и, последний раз качнувшись на океанской волне, судно вкатилось на ее загривке в узкую каменистую пасть гавани. Показались причалы и длинная лестница, прилепившаяся к скалистому обрыву. По ближайшему пирсу метнулись матросы — береговая команда. Кроме них, на самом краю застыла пара неясных фигур — невысокая женщина, кажется, Сурдара, пряталась за худым длинным силуэтом неизвестного в парадном сюртуке семьи, накинутом на какие-то дешевые тряпки. Голова незнакомца таилась в темноте накинутого просторного капюшона зеленой рубахи, как у тех, которыми пользовались горцы. Что за чучело?!

Сердце ответило раньше, чем в этом убедился разум, — это он, Илья! Неужели все благополучно завершилось и ему удалось выкарабкаться из чудовищного катаклизма?

Пока швартовалось судно, носились по палубе матросы, аккуратно огибая застывшую у борта фигуру скелле, она не отрываясь смотрела на знакомого незнакомца. Что-то было не так. Он видел ее, он жадно смотрел на нее, но ни следа улыбки на его лице, ни попытки поприветствовать — хотя бы взмахом руки.

Спустился отец и молча встал рядом. На берегу был Илья, но какой-то странный, он вел себя как чужой — стоял и терпеливо дожидался, пока уставшая яхта окончательно замрет, притянутая паутиной канатов к причалу. С явным любопытством вертел головой, то и дело посматривая на Ану смутно знакомым взглядом. Неожиданно она поняла: из-за привычки она не сразу узнала этот быстрый, немного смущенный интерес — так смотрели на нее незнакомые молодые люди из благородных, не в силах отвести взгляд и смущаясь своей слабости. Сердцу вновь стало беспокойно, шевельнулось искусство, и пришлось аккуратными дыхательными упражнениями корректировать баланс. Отец, похоже, ничего не заметил. Во всяком случае, он стоял молча, без комментариев, похоже, немного смущенный — на берегу его ждал человек, которому он был обязан жизнью своей и своего внука. А Ана опасалась, что тот, стоящий на берегу, заплатил за это более высокую цену, чем они надеялись.