Евгений Южин - Феникс

Сбросили сходни, что-то прокричал матрос, возившийся с ними, и сбежал на берег. Илья взмахнул рукой и двинулся к узкому мостику. За ним двигалась, прячась от взгляда Аны, как от пулемета, Сурдара. Отец посторонился, пропуская напряженную дочь вперед, и Ана не спеша сошла на причал.

Под тенью капюшона прятались знакомые черты, стертые выгоревшей растительностью — от бровей не осталось ничего, только изгиб глазных дуг напоминал о месте, где они должны были быть. Едва Ана сошла на берег, как лицо Ильи ощутимо напряглось, он замер хмурясь и как будто к чему-то прислушиваясь, потом сделал осторожный шаг вперед и опять остановился, явно чем-то озадаченный. Девушка подняла руку и сбросила раздражавший ее капюшон, на солнце блеснул совершенно голый, безволосый шар головы.

— Лысый! — нерадостно улыбаясь, как будто дразня, заявила Ана, и в тот же момент неожиданно лицо парня дрогнуло, и он каким-то судорожным движением обнял ее.

На минуту все замерло. Ане казалось, что даже ветер утих и перестал поскрипывать борт яхты. Позади негромко прокашлялся отец, и Илья отодвинулся в сторону. Не обращая никакого внимания на остальных, он, будто бы с трудом подбирая слова, с паузами произнес:

— Все не так! Я не то, что ты видишь. — Он улыбнулся, заметив напряжение в лице девушки, и добавил: — Это не конец, а начало, я в этом смысле. И благодаря тебе теперь я в этом уверен.

Звучал он путано и непонятно, к тому же в его речи вновь прорезался давно уже исчезнувший акцент.

— Ничего не понимаю! — Озадаченная Ана не чувствовала никакого облегчения, напротив, невнятные слова Ильи беспокоили и пугали. — Давай отложим объяснения. — Ее глаза сузились. — Что здесь делали эти сучки из Ордена?! — Она огляделась, сообразила, что по-прежнему стоит на самом краю сходней под пристальными взглядами матросов, Сурдары, отца и бог знает кого еще, кивнула в сторону лестницы. — Пойдем. Наверху все объяснишь.

Под взглядом скелле матросы испарились, как роса на жарком солнце, служанка еще более съежилась и сдвинулась, прячась за парнем.

Илья кивнул и собрался уже двигаться, когда Ана остановилась, с нарастающим беспокойством начиная догадываться о происходящем.

— С отцом не хочешь поздороваться?

Сам уже спустился и теперь стоял рядом с дочерью мрачный как туча.

— Извините. Здравствуйте! — Илья кивнул Саму как будто между делом.

Ана поймала недоуменный взгляд отца.

— Здравствуй, Илья. Иди с дочкой объясняйся. Поговорим потом, — быстро сориентировался тот.

Знакомо побежали под ногами побелевшие на солнце и ветрах ступеньки лестницы. Ана шагала впереди, Илья держался рядом, иногда неловко дотрагиваясь до ее руки, позади сопела испуганная Сурдара. Гладь изогнутого залива постепенно уходила вниз, съеживаясь, немного позже по взбирающимся вверх людям ударил свежий порыв морского ветра, и Ана не выдержала, обернулась.

— Сурдара, что ты здесь делаешь?

— Господин Илия распорядился, чтобы я сопровождала его.

— Зачем? — Ана вопросительно уставилась на парня.

Тот беззаботно обернулся, пожал плечами, провел ладонью по своей макушке и, набросив обратно просторный капюшон, отчего его лицо превратилось в таинственный барельеф, ответил:

— Давай сначала объясню кое-что. Просил, значит, мне это нужно.

Он посмотрел наверх, окинул взглядом открывавшийся вид и добавил:

— Пойдем, надо поговорить. — Он кивнул замершей служанке. — Спасибо, Сурдара! Ты мне очень помогла.

Ана поймала себя на том, что бессознательно напряглась, как будто рядом стоял не родной человек, а опасный незнакомец. Она посторонилась, пропуская отправленную взмахом руки Сурдару, дождалась, когда та исчезла, мелькнув на фоне синевы неба, и обернулась к Илье.

— Что происходит? Что здесь делали эти твари?!

— Это неважно! Расскажу позже. Надо кое-что другое прояснить. — Илья всмотрелся в край обрыва над головой и неожиданно предложил: — Там беседка есть над обрывом. Пойдем туда, поговорим. Не хочу сейчас под крышу — хреновато мне.

Не зря многие называли скелле бездушными машинами — вместо того, чтобы обрушиться на странно изменившегося парня градом вопросов, Ана молча развернулась и направилась вверх, не произнеся больше ни слова. Никто на свете, кроме таких, как она, не мог знать, сколько боли и страдания стояло за этим жизненно необходимым хладнокровием и внешней невозмутимостью. Хотя почему внешней — природа скелле требовала оставаться внутренне спокойной и взвешенной, насколько это возможно, при любых обстоятельствах, не позволяя древним инстинктам и рефлексам вмешиваться в работу сознания.

Увы, наше тело не в нашей власти! Во всяком случае, не целиком. Древние отделы мозга, доставшиеся от бесконечной череды далеких предков, живут своей жизнью. В крови Аны бушевала настоящая химическая буря, спровоцированная потоком событий — недавней погоней, странным поведением мужа и ожиданием непонятного разговора, по-видимому, такого важного для Ильи. Контролировать себя становилось все труднее и труднее, и Ана беспокоилась уже не столько о предстоящих известиях, сколько о необходимости немедленного уединения, чтобы срочно вернуть стремительно исчезающий баланс. Сзади пыхтел отставший на пару шагов парень, но Ана неслась уже к другой цели, мимо беседки. Там, на краю сходящихся углом скал берегового обрыва и бухты была каменная площадка, которую она часто использовала для специальных упражнений. Обычно это происходило ночами, в темноте, чтобы не привлекать внимания лишних глаз, но сейчас времени и терпения не оставалось — еще немного, и она разнесет здесь все! Поговорить ему надо!

Она пролетела оставшиеся марши лестницы, длинную тропу, мощенную обломками камня, обогнула беседку, взмахом руки потребовав от Ильи оставаться на месте, и выскочила на знакомый ступенчатый камень, немного выдававшийся над скалой.

Ана показалась мне ослепительно красивой. Несмотря на то, что я уже видел ее на фотографиях, реальность оказалась намного сильней. Современный человек на Земле избалован изображениями красивых женщин. Можно сказать, что он видел все лучшие творения непредсказуемой природы. Но одно дело — привычные картинки, другое — реальная женщина во плоти, стоящая в шаге от тебя и всматривающаяся в твои глаза со смесью тревоги и радости на лице. Поначалу я, признаюсь, ошалел, но привычно выручили что-то помнящие эмоции — внезапно, сквозь вновь вспыхнувший звон в ушах, я ощутил такую радость и такое узнавание родного человека, что не задумываясь шагнул навстречу, обняв испуганную беззащитную девочку, которую я внезапно ощутил. На мгновение я растерялся, показалось, что наконец-то я вернулся домой, но память неумолимо отказывалась признавать в немного отстраненной невозмутимой красавице то родное и близкое, что билось где-то в глубине травмированного мозга.