Стивен Эриксон - Пыль грез. Том 1 [litres]

И все равно она желала смерти, желала вырваться из своего ссохшегося, рассыпающегося на жалкие кусочки кокона. Только страх удерживал ее – как удержал от выступа в восьмигранном зале и смертельного падения на затерянный в темноте пол. Этот же страх терзал ее и теперь. По этой крепости разгуливали демоны, и Асана боялась того, что будет дальше.

На шаг позади нее шел Ласт – он, как обычно, замыкал колонну. Плечи ссутулены, голова опущена, как будто потолки в коридорах вдруг стали еще ниже. Ласт с рождения привык к открытым просторам и бескрайнему небу, а в тесном лабиринте ощущал себя скованным, почти увечным. От обилия поворотов кружилась голова. Стены, казалось, хотели его сдавить. Он почти физически ощущал на себе вес бесчисленного множества этажей.

Ему вдруг явилось воспоминание из детства. Ласт помогал отцу (еще до того, как их признали должниками и отобрали все, что имело ценность) разбирать сарай за конюшнями. Вместе они отдирали рассохшиеся доски и складывали их в кучу у ограды загона. Работу эту они начали много месяцев назад, и к посевному сезону ее нужно было завершить. К вечеру сарай был разобран, и отец поручил Ласту рассортировать доски по длине и годности.

Он принялся за работу. Следующее яркое воспоминание: Ласт поднимает серую, растрескавшуюся доску, которая лежит еще с прошлого сезона, и видит, что, разбирая сарай, они с отцом раздавили мышиное гнездо. Переплетенный комок травы смят в лепешку и перепачкан кровью и крошечными внутренностями. Лысые розовые мышата расплющены, у каждого выступило по единственной капельке крови. Мыши-родители задохнулись под тяжестью.

Ласт, присев, рассматривал убитое семейство, словно бог, опоздавший к катастрофе, и плакал. Глупые слезы, конечно. Странник свидетель, дворовые коты ходили упитанные, а значит, мышей было хоть отбавляй.

И все-таки дети чувствительны. Позднее, уже совсем вечером, отец за руку отвел Ласта к скромному кургану на старом участке; этот ритуал они исполняли каждый день после ужина с тех самых пор, как похоронили мать. Там они жгли веночки из травы и сушеных цветов, которые мгновенно вспыхивали, как только их касался огонь. Пламя слепило глаза, и перед ними потом некоторое время ходили круги. Увидев, что сын весь в слезах, отец прижал его к себе и произнес: «Я так давно этого ждал».

Да, город был построен по уму, а стены казались надежными. Едва ли они вдруг обрушатся по неосторожности ребенка, играющегося в бога. Подобные мысли вообще вызывают только злость. Всякому ребенку это знакомо.

Ласт шагал, сжав массивные руки в кулаки.

Шеб почти не сомневался, что умер в тюрьме или был близок к этому – настолько, что тюремный коновал приказал оттащить его тело в известняковый карьер к другим трупам. Жгучая боль от известняка пробудила Шеба из лихорадочного забытья, и он, видимо, как-то сумел выбраться из-под груды наваленных сверху тел.

Он помнил, как это было тяжело. Груз казался неподъемным. В какой-то момент ему даже показалось, что ничего не выйдет, что ему не хватит сил. Он помнил ссадины и мозоли на руках, которыми отчаянно расталкивал тела. И кошмарный миг, когда он выколол себе пылающие от боли глаза, чтобы прекратить мучение.

Но то был горячечный бред, не более. Ведь на свободу он все-таки выбрался. Иначе был бы он сейчас жив? Шел бы бок о бок с Наппетом? Так что, да, он всех обвел вокруг пальца. И агентов Хиванара, обвинивших его в растрате, и адвокатов, которые выкупили его из Утопалок (Шеб наверняка бы вышел из них живым) и отправили вместо этого на каторгу, где, как известно, до истечения десятилетнего срока не доживал никто.

Кроме меня, Шеба Неубиваемого. И однажды, Ксарантос Хиванар, я вернусь и заполучу остаток твоих богатств. Мое знание ведь при мне, так? Ты заплатишь мне за молчание, и в этот раз я не дам себя обдурить. Я еще увижу твой труп в яме с попрошайками. Клянусь перед ликом самого Странника. Клянусь!

На лице Наппета, шагавшего рядом с Шебом, застыла холодная суровая усмешка. Он чувствовал, что Шеб хочет быть главным среди этого сброда. У него сердце гадюки, и сам он плюется густыми сгустками яда. Надо будет как-нибудь ночью завалить его на спину и как следует придушить змея.

Шеб сидел в летерийской тюрьме – Наппет в этом не сомневался. Привычки, манеры, вороватая походка, натертые колени – этого хватало, чтобы знать все необходимое о крысеныше. Сокамерники пользовали его, причем от души. Для таких существовало множество прозвищ: «Рыбный дух», «Скользкие щечки» и так далее.

В итоге Шебу это начало нравиться. Так что все их перепалки с Наппетом были лишь способом выяснить, кто кого первым оприходует.

Четыре года на каменоломнях у гор Синецветья. Таков был приговор Наппету за кровавую расправу, которую он учинил в Летерасе. Его хрупкая сестра терпела бесконечные побои со стороны мужа – какой брат закроет на такое глаза? Правильно, никакой.

Жаль только, что он так и не убил паскуду. Хотя старался. Переломал кости так, что тот с трудом мог сидеть и уж тем более не мог громить мебель и поднимать руку на беззащитных женщин.

Сестра, правда, благодарности не испытывала. Родственный долг, как оказалось, не обоюден. Впрочем, Наппет быстро простил сестру за то, что она его сдала. Она все-таки стала свидетельницей жуткой расправы. Визжала и причитала. Не могла понять, что происходит – впрочем, она с детства особым умом не отличалась, иначе бы ни за что не вышла за этого самодовольного курносого ублюдка.

Как бы то ни было, Наппет не сомневался, что рано или поздно заполучит Шеба. Главное, чтобы он уяснил, кто из них главный. Наппет знал, что Шеб захочет грубости – по крайней мере, для начала, чтобы строить из себя униженного и оскорбленного. В конце концов, они играли в одни и те же игры.

Бриз споткнулась, и Наппет толкнул ее в спину.

– Дура. Хлипкая и никчемная, как и все женщины. Да и выглядишь как какая-нибудь карга. От твоих светлых волосишек несет болотом, что, не чуешь? А мы по болотам вроде не ходили.

Она злобно посмотрела на спутника и поспешила вперед.

Бриз чувствовала запах грязи. Он, казалось, исходил из всех ее пор. Так что Наппет был прав, но это не мешало ей думать, как его убить. Если бы не Таксилиец и, может быть, Ласт, Наппет на пару с Шебом уже ее изнасиловали бы раз или два, чтобы показать, кто здесь хозяин. А после этого уже удовлетворялись бы друг другом.

Когда-то ей рассказывали – Бриз не могла вспомнить, кто и где – историю про девочку, которая была ведьмой, но сама об этом не знала. Которая умела читать плитки еще до того, как впервые увидела их. Но никому в голову не пришло высматривать этот талант в щупленькой светловолосой девчонке.

Мужчины домогались ее даже тогда, когда у нее еще не начались регулы. Не высокие и серокожие (которых девочка боялась больше всего, хотя и не знала почему), а ее соплеменники. Летерийцы. Рабы – такие же, как и она сама. Та девочка. Та ведьма.