Юрий Силоч - Постмортем

— Сейчас-сейчас… — молодой человек оглядел участок каменного пола с огромной печатью, которую он уже не раз настойчиво просил обходить стороной и содержать в порядке. Сегодня её опять трудно было рассмотреть из-за мусора, соломы, навоза и грязных следов. Тальф глубоко вздохнул и это не укрылось от Эрика:

— Чего?

— Ну я же просил…

Две громадные руки упёрлись в валики жира на боках:

— Проси-ил? А нам тут что, не работать теперь, раз ты просил? И вообще, молчал бы! Мы согласились тебе работу дать, деньги неплохие платим, а он опаздывает! Просил он! Ишь!.. Я тоже просил в девять прийти!..

Юноша хотел напомнить, что вообще-то Эрик сам нашёл Тальфа и чуть ли не на коленях ползал, умоляя взяться за работу. Заказ, мол, горит, деньги вложены, разорюсь, по миру пойду, жена все глаза выплачет, детки с голоду опухнут.

И про то, что половину гонорара толстяк стабильно не отдавал, рассказывая о тяжёлом положении и тех же голодных детках, Тальф тоже мог упомянуть.

Тальф мог сказать очень многое, но промолчал.

И потому, что работа у Эрика была его единственным заработком, и потому, что ссориться с толстяком не хотелось, чтобы не потерять призрачный шанс взыскать с него долг, и потому, что лишних сил на выяснение отношений просто не было.

Вместо этого пришлось найти в самом тёмном и пахучем углу драный веник из берёзовых прутьев, смести в сторону соломинки и сор, обновить печать, удавить жабу, которая уселась на плечи и назойливо шептала, что вообще-то договаривались о создании только одной печати и восстановление тоже стоит денег, тем более мел не простой, а с Белого Озера.

— Давайте первую, — скомандовал Тальф, когда закончил с печатью и воскурил ядрёную смесь трав, от которой разило как от старых солдатских сапог.

Жуткие «ребята» раскидали солому вокруг первой коняги и прицепили к дохлому животному крючья, а затем, с помощью хитрой системы противовесов под потолком конюшни, тяжёлого дыхания и сиплых ругательств, опустили падаль в центр печати.

Материал для оживления был так себе. Торчащие рёбра, вздутые животы, шрамы на облезлой шкуре: по всей видимости, коняг ещё при жизни заездили так, что смерть для бедных животных была желанным благом. И где Эрик достал этих бедолаг?

Началась рутинная и привычная работа.

Пассы руками, чтение заклинаний, извлечение из ткани реальности обжигающих энергетических линий и их перенаправление в мёртвую плоть. Затем громкий вскрик на мёртвом языке, после которого лошадь окутывало удушливое зелёное облако — и спустя мгновение она поднималась на дрожащие ноги.

Ожившую конягу отводили в сторону — и всё по новой.

И опять.

И ещё раз.

— Эй, пацан! Может, поможешь, а?.. — неожиданно потребовал синюшный.

— Угу, — подтвердил Жуткая Морда. — Давай сюда, мы и так сейчас все жилы надорвём!

— Но я… — открыл рот возмущённый Тальф, однако Эрик не дал договорить: замахал руками и заволновался, как штормовое море.

— Да! Стоит и смотрит, как другие работают! Как не стыдно только? Иди помоги ребятам, смотри, как они уже замучились!

— Но это не моя… — снова попытался вклиниться юноша — и снова не смог.

— А что тогда твоя? Тебе хорошо — стой, руками размахивай, да читай своё волшебство, а парни надрываются! Сложно, что ли, помочь? Не видишь, что ли, что рук не хватает?

«Вижу как минимум две свободные», — со злостью подумал Тальф, но не выдержал ожидающих взглядов и пошёл крутить длинную ручку вместе с «ребятами».

— Давай-давай, малец, — подбадривал, хрипло смеясь, синюшный. — Крути! Сил набирайся! Иначе так и будешь всю жизнь хиляком!

И Тальф крутил, шипя от боли в обожжённых энергией ладонях, а потом лез под самый потолок, переключал, проклиная всё на свете, тугой рычаг, и крутил снова.

Перемещение лошади из точки А в точку Б не заняло много времени, но высосало все немногие оставшиеся силы — синюшный явно начал отлынивать.

Юноша взмок, обессиленные пальцы мелко задрожали, в голове помутилось, а спина и недосып в приказном тоне потребовали немедленно куда-нибудь прилечь.

Неудивительно, что у несчастной коняги после такого голова дёргалась, будто в припадке, а ноги крупно дрожали и норовили разъехаться в стороны.

— Эй! Что с ней?! — заверещал Эрик. — Что такое?! Я не буду за неё платить! Не буду! Ты что наделал?! Кому я теперь её продам?! Знаешь, что дохлятина тоже денег стоит? Знаешь? Это же убытки! Мои убытки, криворукий ты мелкий идиот!..

— Всё было бы нормально, если бы мне не пришлось её грузить! — не выдержал Тальф.

— Ага, то есть это мы виноваты? Слышите, парни? — парни нахмурились.

— Нет! — поторопился отступить юноша. — Но если бы был ещё кто-то, кто помогал, то…

— А кто платить будет «ещё кому-то»? — поинтересовался Эрик с гнусной-прегнусной ухмылочкой. — Я могу нанять ещё одного человека, но только в счёт твоего гонорара! Хочешь? Всё же посчитано! Всему есть цена! Я не могу просто достать деньги из воздуха! Надо просто работать и не лениться!

— Так может, сам и поработаешь тогда? — огрызнулся Тальф.

— Ты мне ещё указывать будешь? — прищурились глубоко засевшие в жиру глазки. — А? Так можешь идти отсюда, если тебе что-то не нравится, никто не держит! Мне такие лентяи не нужны!.. Ишь, сопля какая, ещё и учит!

Какое-то мгновение Тальф и впрямь собирался развернуться и пойти прочь. Он стоял, сжимая кулаки, пока внутри клокотали, смешиваясь, боль, злость и усталость, и готовился выдать убийственный монолог, но Эрик спустя несколько мгновений первым прервал молчание:

— Ладно, прости, парень. Просто время нынче тяжёлое. Крутимся как можем, жилы рвём, вот и ругаемся. Это всё от беспокойства, понимаешь? Волнуюсь я за каждый грош, работаю-работаю целыми днями, а отдачи никакой, всё впустую, дома жрать нечего, дети плачут… Собачья жизнь, приятель, собачья. Ты уж не серчай, ладно? Не серчай. А парни сами коняг потягают, не сломаются, — на последней фразе голос Эрика сменил умоляюще-медовые нотки на жёсткий металл. — Вижу, что тебе тяжко после работы-то, вижу. Зла не держи, хорошо? По-доброму давай друг к другу, а то ж если вместе держаться не будем, пропадём. Ладно? Вот и славно! Вот и молодец! Давайте за работу, ребятки, время идёт, а время — деньги.

После пятиминутного перерыва, который выпросил Тальф, лошадь получилась намного лучше, чем предыдущая, но юноша всё равно скривился: эта работа не дотягивала даже до среднего уровня, а делать что-то плохо он не любил.

Через полтора часа всё было готово — последний конь открыл тускло светящиеся зелёные глаза и вышел из круга.

— Молодец, — улыбка с трудом раздвинула многослойные щёки Эрика. Толстые короткие пальцы сняли с пояса малюсенький кожаный мешочек и вытащили оттуда серебряный кругляш. — Но вон того, который дёргается, придётся вычесть из оплаты, сам понимаешь. Я его теперь никуда не дену.