Александр Рудазов - Паргоронские байки. Том 3 [СИ]

Шипы разрывали внутренности, удерживали мертвой хваткой — но он еще не прирос окончательно. Игнорируя чудовищную боль, Гаштардарон крутанулся, схватил два особенно толстых шипа — и выломал себя из этой хватки. Понесся сквозь пространство, сквозь высшие измерения…

…И картина резко сменилась. Он возник прямо перед Таштарагисом.

— Я знал, что ты появишься имен… буах!!!

Глаций вывалился из рук великана. Выпрыгнувший из воздуха Гаштардарон всадил в синие глазницы оба шипа. Источающие скверну, они задымились — и Таштарагис ослеп. Зашатался, начал падать… но его поддержало сзади волной пыли.

Сорокопут снова раскрыл свои разрывы. Тернии снова колебались в воздухе. С трудом поднимаясь на ноги, Таштарагис отряхивался от бумажных печатей, протирал глаза… свет в них мерцал, искажался.

Кайкелона переглянулась с Гаштардароном. Вся вселенная будто замерла, пока три демона и волшебница смотрели друг на друга, оценивали ситуацию.

— Что, Гаштардарон, о чести гохеррима можно и забыть, когда она становится неудобной? — вымолвил Таштарагис, пока его кости поднимались в воздух и объединялись обратно в руку. — Можно обратиться за помощью к женщине? К смертному магу? Врагу демонов? Ты жалкий паяц!

— Это не против чести гохеррима, — возразил Гаштардарон.

— Зато против чести любого мужчины и воина, — крутанул плечом Таштарагис. — Но еще и их тебе удержать в голове трудно.

— Да уж, Таштарагис прямо образец чести, — крякнул Дегатти. — Знаешь, после той истории про Грандиду его слова звучат каким-то паргороновым лицемерием.

— А я про что? — довольно закивал Янгфанхофен. — Гохерримы гораздо лучше.

— А по-моему, это довольно романтично, — раздался из пустоты голос Сорокопута. — Если ты не против, Таштарагис, я заберу их обоих. Они будут прекрасно смотреться рядышком.

— Да на здоровье, — сказал Таштарагис, поднимая меч.

Кайкелона ничего не говорила. Она призвала толстый фолиант и теперь лихорадочно его листала. Обычный человек, она оставалась жива на этом безумном морозе только благодаря Суггремурти. Дух-хранитель поддерживал ее на весу и согревал теплым воздухом.

Сорокопут вошел в этот мир только частично. Основная его масса оставалась там, в его обители между мирами. На этом можно сыграть. Кайкелона нашла нужную печать и подбросила в воздух соляной мелок.

Тот ринулся чертить линии. Невидимый для демонов, он понесся между ними, расточаясь, оставляя следы искрящейся пыли.

А Таштарагис уже собрал свои кости. Гаштардарон затянул большую часть ран. Шипы Сорокопута оставили их бессчетно, превратили гохеррима в живое сито… но это были неглубокие раны. Не смертельные, даже не тяжелые. Они вцеплялись в астральное тело, но не оставляли серьезных прорех.

— Солью проведу грань между обителью твоей и миром сим, — бормотала Кайкелона, чертя пальцами схему изгнания. — Да отделит она сорные травы твои, да отравит землю, чтобы не проросло на ней ни доброго нашего, ни худого твоего. Да запрет она дверь на засов, да не пройдешь ты через нее отныне и вовек…

Гаштардарон и Таштарагис ринулись навстречу друг другу. Клинки столкнулись, закипела битва. К Кайкелоне же хлынули тернии Сорокопута — но первую волну отбросил Суггремурти, а потом они стали осыпаться, натыкаясь на мерцающие круги. Те вспыхивали все чаще, разрезали лозы светящейся сеткой… а потом стали проникать и через разрывы.

— Таштарагис, уничтожь линии! — взвыл Сорокопут.

— Какие еще линии?! — прохрипел великан, зажимая плечо. Гаштардарон рассек его надвое. — Помоги мне!

— Я не могу тебе помочь! Ты помоги мне! Убей колдунью!

Таштарагис толкнул воздух — и Гаштардарон исчез в ледяном шторме. Великан резко повернулся к Кайкелоне, взмахнул мечом…

— Куда?! — возник на пути Гаштардарон.

Клинки снова столкнулись. Меч гохеррима принял на себя удар Глация — и оттолкнул его. Гаштардарон казался рядом с Таштарагисом крохотным… но разве дело в размерах? Силы в нем было даже побольше — и она была лучше сконцентрирована. Рыцарь Паргорона бил с невероятной точностью, наносил удар за ударом, разил черным клинком — и кости Таштарагиса трещали от напора.

Он упал на колени. Гаштардарон выпустил гудящую волну, ударившую Бычьеголового будто молотом. Расщелины Сорокопута смыкались, сокращались, его голос становился все тише.

Одна еще оставалась — за ней виднелся он сам. Упирался толстыми ручищами, не давал сомкнуть, продолжал тянуть песню. Кайкелона морщилась, плела солевые волны, но не могла пересилить.

— Соком трав едких, ядовитого древа пустыни… — неистово бормотала волшебница, доставая из воздуха флакончик. — Под сенью которого ничто не растет… Соком трав едких, ядовитого древа пустыни… Обращу я в пустыню и сердце твое…

Изгнание — другая сторона призыва. Тот же самый процесс — только в обратном направлении. И гораздо сложнее, потому что демон обычно упирается.

К тому же его мало просто выкинуть из этого мира. Ему же ничто не помешает тут же вернуться. Выкинуть нужно так, чтобы закрыть проход обратно. Чтобы демон навечно или хотя бы надолго потерял дорогу назад. В идеале — вообще запечатать его в родной конуре… но это уже паргоронски трудно.

Кайкелона закончила заклятие, откупорила флакон — и Суггремурти швырнул его в разрыв. Тот расплескался по широкой роже Сорокопута — и утробное пение сменилось истошным воплем.

Все оставшиеся на скале лозы рассыпались прахом. А порча быстро распространялась дальше, летела прямо в измерение Сорокопута… и тот поспешно сомкнул портал. Хлопнул огромными ладонями, обрывая протянутый канал.

Таштарагис остался один. А один на один Гаштардарон всегда его побеждал. Тем более, что Кайкелона снова стала швыряться бумажными печатями. Вот одна прилипла к лодыжке — и Таштарагис упал. Черный меч вошел в бычий череп… оттуда брызнул синий свет…

— Время идет, все заканчивается, порастают быльем старые кости… — заговорила Кайкелона, скрючивая пальцы, — …и ложатся в землю!..

Таштарагиса пришпилило, как булавкой. Особо мощная печать придавила его так, что он замычал от боли. Она продержится не больше минуты… но Гаштардарон не даст ему этой минуты!

— Это тебе урок, Таштарагис, — произнес гохеррим, разрубая наискось ребра. — Даже если жалкие трусы объединятся — они все равно останутся жалкими трусами. И сегодня я наконец накормлю тобой клинок.

Он замахнулся для решающего удара… но его схватила за руку Кайкелона.

— Не надо! — попросила она.

— Что?.. — не понял Гаштардарон.

— Я тебя выручила, ты мне должен. Уступи его мне.

— Ты сама хочешь его убить?..

— Я хочу запечатать его в сосуд, — терпеливо объяснила Кайкелона. — Подчинить. Заставить служить. Ты представляешь, что это такое — владеть кем-то из вас?