Терри Пратчетт - Ноги из глины [litres]

Ангва резко втянула воздух. Когда она снова заговорила, ее голос звучал как будто издалека.

– Знаешь, Моркоу, я очень уважаю то, как ты относишься к жителям Анк-Морпорка.

– Да?

– Тебе и вправду не важен ни размер, ни цвет кожи. Это редкость.

– Да?

– И ты всегда обо всех заботишься.

– Да?

– И ты знаешь, что я испытываю к тебе глубокую симпатию.

– Да?

– Но иногда…

– Да?

– …мне очень, очень, очень интересно, почему.

Когда капрал Шноббс добрел до особняка леди Силачии, возле дома уже кучно теснились экипажи. Шнобби постучал.

Ему открыл лакей.

– Тебе через черный ход, – сказал он и попытался было закрыть дверь.

Но Шнобби предусмотрительно подставил ногу.

– Прочитай-ка вот это, – сказал он и сунул лакею два листка бумаги.

Первый гласил:

Я, выслушав свидетельства нескольких экспертов, в том числе госпожи Родимчик, повитухи, удостоверяю, что предъявитель этого документа, С. У. С-Дж. Шноббс, с высокой долей вероятности относится к человеческому роду.

Вторым листком было письмо от Дракона, Короля Гербов.

Лакей испуганно вытаращился.

– Простите великодушно, ваше сиятельство, – сказал он и снова посмотрел на капрала Шноббса. Шнобби был чисто выбрит – по крайней мере, в последний раз, когда он брился, он побрился начисто, – но ландшафт его лица все равно был настолько причудлив, что им можно было бы иллюстрировать энциклопедическую статью про подсечно-огневое земледелие.

– О боги, – добавил лакей и подобрался. – Обычно все гости просто показывают карточки.

Шнобби вытащил откуда-то потрепанную колоду.

– Сейчас у меня дела, надо пошишковать, – сказал он. – Но потом охотно перекинусь с тобой в «дуркера» партейку-другую.

Лакей оглядел его с ног до головы. Он не слишком часто бывал на улицах. До него, конечно, доходили слухи, – а до кого они не доходили? – что в Страже служит законный король Анк-Морпорка. И он вынужден был признать: вряд ли можно надежнее спрятать наследника престола, чем под личиной С. У. С-Дж. Шноббса.

С другой стороны… лакей был и сам своего рода историк и знал, что даже среди монарших особ было немало кривых, горбатых, косорылых и страшных, как смертный грех. В эту компанию Шнобби вписался бы как родной. Горба на спине у него не было, зато природа наградила его горбами в других местах, самых неожиданных. Да и вообще, с лица воды не пить, подумал лакей. И очень кстати, потому что пить с лица Шнобби он бы никому не советовал.

– Вы раньше бывали на подобных приемах, милорд? – спросил он.

– Не-а, никогда, – ответил Шнобби.

– Уверен, ваше сиятельство, – слабым голосом сказал лакей, – что светские манеры у вас в крови.

«Пора уходить, – думала Ангва, пока они спешно шагали сквозь туман. – Я так больше не могу.

И дело не в его дурном характере, о нет. О более заботливом мужчине и мечтать нельзя.

В том-то и дело. Он заботится обо всех и вся.

Он не ведает различий и о каждом печется одинаково. Он знает все обо всех, потому что ему все равно интересны. Он заботится обо всех в целом и никогда – о ком-то одном. Ему просто не кажется это важным.

Был бы он эгоистом, как всякий приличный человек! Уверена, что он сам не отдает себе в этого отчета, но я-то вижу, что моя волчья природа его огорчает. Ему не все равно, о чем шепчутся у него за спиной, и он не знает, как с этим быть.

Что там на днях выдали гномы? Один сказал: „Ангва вчера весь город оббегала“, а другой бросил: „Ну конечно, волка ноги кормят“. Я видела, как он переменился в лице. Мне такое нипочем… ну, почти… а вот ему нет. Лучше бы он врезал этим гномам. Ничего бы, конечно, не изменилось, но ему бы полегчало.

А ведь со временем будет только хуже. В лучшем случае меня поймают в чьем-нибудь курятнике, и страшно представить, какая тогда поднимется вонь. В худшем – в чьей-нибудь комнате…»

Она попыталась отогнать от себя эту мысль. Безуспешно. Можно посадить волка на цепь, но приручить нельзя.

«Все этот проклятый город. Слишком много людей, слишком много запахов…

Живи мы где-нибудь в глуши, может, у нас бы что-то и вышло. Но если я скажу: „Или город, или я“, он выберет не колеблясь.

Рано или поздно надо вернуться домой. Так будет лучше для него».

Ваймс шагал домой сквозь промозглую сырую ночь. Он чувствовал, что слишком зол, чтобы здраво мыслить.

Он уперся в тупик – и, надо сказать, он проделал немалый путь, прежде чем очутиться в этом тупике. Он собрал целую гору фактов, он пришел к совершенно логичным умозаключениям, но со стороны он, наверное, выглядел круглым дураком.

Моркоу, вероятно, тоже уже считает его болваном. Он выдвигал все новые и новые версии – версии, которые сделали бы честь любому стражнику, – и неизменно садился в лужу. Он кричал, и ругался, и принимал все необходимые меры – и все без толку. Они ничего не нашли. Просто расширили пределы собственного незнания.

Перед его внутренним взором предстал призрак старой госпожи Ветерок. Ваймс ее особо и не помнил. Он для нее был очередным сопливым мальчишкой, а она для него – очередным озабоченным лицом, маячившим где-то над передником. Обычная жительница Зацепильной улицы. Она занималась шитьем, чтобы сводить концы с концами, никогда не жаловалась и, как и все обитатели улицы, пробиралась по жизни, ни о чем не прося и ничего не получая.

Что еще он мог сделать? Да они чуть обои со стены не содра…

Он остановился.

В обеих комнатах были одни и те же обои. Как и в других комнатах на этаже. Жуткие зеленые обои.

Но… нет, это невозможно. Витинари годами спал в этой комнате – если он, конечно, вообще спит. Никто бы не смог втайне от всех туда прокрасться и переклеить обои.

Туман перед ним вдруг расступился, и Ваймс успел заметить озаренное свечами окно в ближайшем доме, прежде чем густые клубы снова его заволокли.

Туман. Да. Сырой туман. Он пробирается внутрь и оседает на обоях. На старых, пыльных, заплесневелых обоях…

Интересно, Шельме пришло в голову проверить обои? В конце концов, неудивительно, что они не обратили на них внимания. Перечисляя разные предметы в комнате, про обои не вспоминаешь: в каком-то смысле они и есть сама комната. Могут ли человека отравить собственные стены?

Ваймс боялся развивать эту мысль. Если сосредоточиться на одном конкретном подозрении, оно вспорхнет и улетит, как и все остальные до него.

Но в этом же суть твоей работы, сказал внутренний голос. Вся эта чехарда с подозреваемыми и уликами нужна лишь для того, чтобы чем-то занять тело, пока ум ожесточенно соображает. Любому настоящему стражнику известно: нет смысла искать улики, чтобы по ним установить виновника. Нет, сначала надо хорошенько прикинуть, кто может быть этим виновником. И тогда станет ясно, какие улики следует искать.