Эдмонд Гамильтон - Янки в Вальхалле

Пришел Рагнарек — сумерки и гибель асов. Рагнарек, уничтоживший их удивительную цивилизацию, а вместе с ними — и их врагов…

Мало чего еще я могу рассказать об этом величайшем в моей жизни приключении. Ночной перелет через замерзший океан к шхуне нашей экспедиции прошел без приключений. Я никогда не забуду удивление доктора Карала и остальных членов команды, когда я приземлился рядом с «Петером Саулом». Увидев Фрейю и наши окровавленные одежды, шлемы и кольчуги, все тут же стали задавать мне вопросы.

Я рассказал правду. Тогда меня ничуть не волновало то, что случится после нашего возвращения в Нью-Йорк. Руководство экспедиции включило мой рассказ в рапорт, добавив, что Кейт Мастерс, физик и пилот, видимо, бредил. Они утверждали, что я попал в арктический шторм, вынужден был совершить посадку и подобрал девушку, очевидно, единственно выжившую из всей команды потерпевшего кораблекрушение норвежского корабля.

Я отлично знаю самодовольный скептицизм современного общества. И тем не менее я утверждаю, что далеко на севере, за замерзшим океаном, лежат скалистые островки — обломки земли, еще не нанесенной на наши карты. Да, я бродил по этой земле.

Когда-нибудь, исследуя дно океана, люди обнаружат руины гордых замков Асгарда, но, боюсь, и тогда они полностью не поверят в мой рассказ.

Но я не могу винить их за это. Порой даже мне все случившееся кажется сном. Только представьте: я ездил по мосту Биврест вместе с Одином и воинами Асгарда! Неужели я и в самом деле сидел в Вальхалле и пировал с ярлами и благородными асами? Почему я уверен, что сражался бок о бок с Тором, пытаясь остановить Локи и его орды в тот самый последний великий день? Но я обретаю уверенность, что все это не сон, стоит мне только взглянуть на Фрейю, мою жену. И пусть теперь она модно одета, но у нее все те же светло-золотые волосы, синие, как море, глаза и та же грация. Именно такой я впервые встретил ее на утесах Мидгарда. Фрейя всегда рядом со мной, и мы не разлучаемся ни на один день. Мы не говорим об Асгарде и его обитателях, но всегда помним о них. И лишь раз в году, ночью, в ту самую ночь, когда мы пировали в Вальхалле перед приходом врага, я разливаю в бокалы вино и произношу тост. Это те же самые слова, что прошептал, умирая, Тор.

— Слава асам! Слава великому народу, который ушел навсегда! — говорю я и поднимаю свой бокал.

Мне вторит тихий, печальный голос Фрейи:

— Слава!

И мы пьем за величайший народ, который когда-либо жил на Земле.

Холодные сполохи северного сияния играли в вечернем небе. Они пульсировали красным и зеленым цветом, то оказываясь в самом зените, то спускаясь почти до самого горизонта. Внизу раскинулись покрытые снегом горы, напоминающие гигантских белых стражей, охраняющих черные границы фьорда Нарвик.

Нелс Хельверсон — норвежский солдат гигантского роста — наблюдал за игрой световых бликов из зарешеченного окна своей тюрьмы. В мерцающем нереальном свете было видно, что лицо его выглядит исхудалым и утомленным, к тому же носит на себе следы жестоких побоев. В глазах норвежца застыло унылое и мрачное выражение, плечи, обтянутые рваной форменной курткой, безнадежно поникли. Горечь отчаяния, появившаяся в тот роковой день, когда нацисты вторглись в Норвегию, не покидала его сердце.

— Сражение и смерть придут этой ночью, — пробормотал Хельверсон. — Валькирии спустятся сюда подобно небесным огням…

Размышления его прервал голос Фаллона — невольного товарища по заключению.

— О чем ты говоришь, Нелс? — спросил он на ломаном норвежском.

За это время американский летчик неплохо усвоил уроки, которые давал ему норвежец, борясь со скукой заключения.

Нелс Хельверсон медленно поднялся на ноги. Норвежский гигант, только что являвший собой аллегорию отчаяния, совершенно преобразился. Его ярко-синие глаза горели безумным огнем, а соломенного цвета волосы торчали в разные стороны подобно шерсти тролля, обитающего в самой чаще непроходимого леса.

— Валькирии, — повторил великан, зажмуриваясь от особенно яркой вспышки холодного небесного огня. — Это девы-воины, посланницы Одина, они переносят в Вальхаллу тех, кто погиб в сражении.

Фаллон бросил тревожный взгляд на своего товарища по несчастью, опасаясь, не повредился ли тот в рассудке.

— Ты что, и в самом деле серьезно относишься к этим древним суевериям?

— Это не суеверие, — возразил норвежец грохочущим басом, который гулко отразился от стен камеры. — Древние боги моего народа продолжают жить! Одноглазый Один, Тор, повелитель молний, все они придут к нам на помощь! Они сбросят этих захватчиков в море, вот увидишь!

Глаза Хельверсона сверкали безумным огнем, на его изможденном лице застыло выражение фанатичного восторга. Его огромная фигура темным силуэтом выделялась на фоне окна, за которым продолжали сверкать и переливаться всеми красками огни северного сияния.

Молодой американский пилот внезапно ощутил сильнейшую тревогу. Поведение товарища в последнее время становилось все более странным. Глубоко переживая вторжение нацистов в его родную Норвегию и свое беспомощное положение пленника, он всей душой обратился к древним верованиям своего народа.

Если придерживаться точности, подобное происходило не только с ним. Вся Норвегия пребывала в состоянии тяжелейшего потрясения. Нацисты внезапно нанесли удар с моря, даже не предупредив о начале военных действий. Почти тысяча миль береговой линии от Осло до дальнего северного порта Нарвик оказалась захвачена всего за одну ночь.

Немецкие танки, самолеты и пушки без труда смяли оборону немногочисленных защитников, потерявших всякое присутствие духа. Безжалостный враг продвигался через долины вглубь страны, торопясь довершить завоевание.

Великобритания также оказалась не готова к внезапному нападению нацистов, но тем не менее с ней ситуация была не такой трагической. Мощные патрульные бомбардировщики Королевских военно-воздушных сил устремились к северу, где находились захваченные норвежские порты, чтобы оказать помощь в сопротивлении коварным захватчикам.

Фаллон, американский пилот, управлял одним из бомбардировщиков, летевших к захваченному нацистами порту Нарвик, находящимся далеко к северу от Северного полярного круга. У форта Нарвик его самолет был сбит, а сам Фаллон оказался в импровизированной тюрьме, устроенной на возвышенности неподалеку от города. Каждый день его подвергали беспощадным допросам. Молодой гестаповский офицер Виктор Хейзинг, поразительно напоминающий молодого волка, пытался вытянуть из пленника всю возможную информацию о британских военных планах, одновременно ублажая свою жестокую натуру видом страданий американского летчика.