Гарет Ханрахан - Святой из тени [litres]

– Сказали, умер, – отвечал Лемюэль.

– Как?

– Точно не знаю. Говорят, его оприходовал какой-то святой. – Лемюэль встал, потянулся. – Пойдемте, посмотрим.

– Разве в Гвердоне святые не под запретом? – спросил Теревант, вспоминая дозорных волхвователей в поезде и как Лис настаивала, чтобы он спрятал меч.

Лемюэль воздел очи.

– Пришлых отваживает городская стража. Кого выловят, отправляют в лагерь на Чутком, но некоторые, бывает, и проберутся. А в Новом городе беспорядок.

Теревант обернулся к Йорасу.

– Йорас, надень маску, – велел он.

– Неусыпному нельзя покидать посольство без разрешения, сэр.

– А я не могу тебе его дать?

– Никак нет, сэр. Только в случае крайней необходимости.

– Провались оно. – Гарнизон укомплектован и живыми солдатами, но он их пока что не знал и не мог на них полагаться. – Хорошо. Вернусь через несколько часов.

– Буду ждать, затаив дыхание, сэр.

Он оторопело взглянул на Йораса, но тот нынче улыбался всегда. Теревант накинул поверх мундира полинялый плащ и двинулся за Лемюэлем на выход из обширного здания посольства.

Лемюэль быстрыми, размашистыми шагами мерил расстояние между посольским комплексом и станцией Брин Аван. Они миновали вычурных идолов Ишмирского представительства, гнетущую завесу тьмы Ульбиша, сияющие минареты Двойного Халифата. Теревант вспомнил один из докладов Ванта об ишмирском шпионе, здесь его застрелили в живот – и в уме родился набросок сатирического стихотворенья. Эта улица – Божья война в миниатюре, с точки зрения крысы, которая увиливает от ног топочущих тут непостижимых титанов. Такие помыслы следовало душить на корню – он снова на офицерской службе, надо исполнять свои обязанности и восстанавливать доброе имя, да и записывать стихи некогда – но мысль увлекла настолько, что он проскочил мимо станции, и Лемюэлю пришлось его попридержать.

Стены лестничного спуска облепили предвыборные плакаты. Лемюэль порылся в кармане, извлек пару бантов, передал один Тереванту.

– Натяните плащ поверх мундира, – посоветовал он, – и застегните этой застежкой.

Бант был свернут из гофрированной бумаги на дешевой медной заколке в виде короны.

– Что это такое?

– Значок партийного активиста. Им подобные не будут вам докучать, если увидят, что ваш голос уже отдан.

Теревант сделал, как предлагали.

– Какой партии? – спросил он.

– Монархистской. Кучка чеканутых, которые возомнили, будто должен вернуться король и спасти город. – Он тоже нацепил бант, заменив им значок Хранителей.

– Вы сказали, что Ванта убил святой. Какой святой? Какого божества? – допытывался Теревант.

На платформе почти безлюдно, однако Лемюэль все равно шикнул:

– Не сейчас. Полно ушей.

Они вошли в полупустой вагон. Загремели в поезде вниз по туннелю. Сидели друг напротив друга в молчании. Лемюэль зевал, начищая пуговицы на кителе.

– Где вы служили? – спросил Теревант, кивнув на китель.

– Да я его с покойника снял. – Снова та же надменная улыбочка. – Мне сказали, вы писали стихи.

– Ну да. До войны.

– А мне театр больше нравится, – хитро усмехнулся Лемюэль, будто подшучивал.

– Вы знаете, где сейчас Лис… где можно найти леди Эревешич?

– Ее можно найти, почитай, везде. Она вечно поблизости, наша Лис. – Лемюэль потянул из рукава ворсинку. – Знаете, это она меня натаскивала. Мы с ней вместе уже не один год.

– Вы знаете, где она?

– Будь ей нужно вас поставить в известность, она бы сама вам сказала.

Стыд Тереванта боролся с досадой. Если бы он не накосячил в поезде через Грену, то, возможно, Лис поделилась бы с ним некоторыми секретами. А ведь он основывал на расследовании великие планы: раскроет гибель Ванта, проявит себя на этом поприще. Вместо этого Лемюэль уже вышел на след. Лицо его побагровело от злости.

Лемюэль расхохотался.

– Нижние боги, вас так легко дразнить. – Сказано не в оскорбление, а к сведению – так механик докладывает о повреждениях артиллерийской батареи. – Вас в городе живьем съедят. Надо бы вам обучиться актерству.

– Вы имеете в виду не отсвечивать?

– Нет, с вашим-то акцентом – и не пытайтесь. Да и вашего доблестного брата все знают. – Лемюэль опять подхихикнул. – Видите? Вот вы опять за свое. Только сравнил вас с его превосходительством, как вас перекосило. Вы – легкая мишень. Надо поменьше держать на виду. Прятать то, что вам и правда небезразлично. То, что может стоить вам головы.

Он посерьезнел, придвинулся ближе. Понизил голос.

– Приведу вам пример. Прежде, до Кризиса, у меня была девчонка, она грела постель одному алхимику из гильдии. Я ее знал – а звали ее Дженни – с десяти лет. Она уломала любовника вынести из гильдии некоторые документы, алхимические тайны, за которыми гонялось Бюро. Только о том пронюхали сальники. Они проследили за Дженни до места нашей с ней условленной встречи.

Лемюэль сглотнул.

– Я засек их. Правильно вычислил, что происходит. И прошел мимо. Я прошел рядом с Дженни и даже не посмотрел на нее. И не оглянулся, когда сальники проводили захват. Не оглянулся, когда раздались ее крики. Я был для них просто случайным прохожим. Как будто она мне никто.

– Вы гордитесь тем, какая превосходная сволочь из вас получилась.

– Сам я из Мойки. Там, где я вырос, гордость – непозволительная роскошь. – Лемюэль, будто сраженный, драматически откинулся на сиденье. – Понимаете, как только вас узнают получше, узнают, кто вы в действительности, то станут использовать . Перед ними нельзя открываться. Как тот алхимик – когда я узнал, что он не слишком доволен жизнью, то подсунул ему Дженни и поймал его за волосатый хрен. Разных людей ловят на разное. Деньги, страх, месть, любовь. Не важно. Как только попадетесь на крючок, вы пропали. – Он согнул палец, изображая, как рыбацкий крюк проходит сквозь мягкую плоть.

– Лучше вам убраться, пока вас никто не закогтил, – добавил Лемюэль. А потом обратил все внимание на мелькание огней за окном. Лицо бесстрастно и пусто, словно они с Теревантом незнакомые попутчики и просто ненадолго столкнулись в вагоне.

«Гадость», – подумал Теревант. Подлюга навязывает свое помойное мировоззрение всему вокруг. Разумеется, Бюро не целиком из таких. По юношеской впечатлительности он начитался в Паравосе книг, где методы Бюро сплошь дерзкие уловки, дипломатия высшего уровня, мастерство и талант. А не бедные девчонки, которых ставят наживками, а потом бросают на улице выпотрошенных сальниками, точно рыбу.

Остановка за остановкой, Гвердон, как заправский мим, показывал множество своих лиц. На станции Пять Ножей город, словно уличный отморозок, подначивал их зайти в переулок. На Замковом холме он был усталый письмоводитель, беспокойный и занятой. На площади Мужества – воротила-предприниматель.