Розанна Браун - Песнь призраков и руин [litres]

– Говорят, ее покойная старшая сестра была очень красива, серебристые косы ниже пояса… – забормотал Малик себе под нос. Сейчас предстоит самое сложное; то, чего он никогда раньше не делал: создать образ человека, которого не видел никогда в жизни. Парень вообразил себе особу женского пола, чуть старше Карины, с заостренными чертами, стройную и тонкую в тех местах, где эта была пышной и округлой.

« Лишь одни уши да слышат тебя , – подсказывало, дыша волшебством, сердце, – лишь одни глаза да зрят тебя ».

Карина замерла на полуслове, вперив взгляд в дальний конец двора, ее внимание привлек промельк серебристых волос, никому, кроме нее, не видимый.

– Что такое? – повторил Тунде с еще большей тревогой в голосе.

– Ничего, я… я сейчас вернусь.

Предчувствие не обмануло Малика – в нынешнем и без того болезненном, уязвимом состоянии даже мимолетный образ старшей сестры выбил принцессу из колеи.

Она стремительно вышла со двора. Малик – бесшумно за ней. При этом он «держал» свое видение спиной к идущей вперед Карине – если обернуть его лицом, та сразу догадается, что это галлюцинация. Девушка прибавила шаг, Малик – и того сильнее, а иллюзия принцессы Ханане оставалась по воле своего создателя все время на расстоянии от Карины – дразнит, но не настигнешь.

– Я, видимо, схожу с ума, – пробормотала Карина себе под нос и решительно повернулась на каблуках, чтобы направиться обратно к гостям. Тогда Малик особенно ярко «подсветил» видение, поманил им принцессу и послал его вверх по одной из винтовых лестниц храма. Принцесса побежала следом.

Безопаснее всего направить ее на крышу, рассчитал Малик. Туда, даже если звать на помощь, сто лет пройдет, пока кто-нибудь подоспеет. Он «схлопнул» химеру сразу, как только Карина взмыла на верхнюю ступеньку. На крыше принцесса не обнаружила никого и ничего, кроме расстилавшейся перед ней величественной панорамы Зирана. В замешательстве она огляделась по сторонам. Малик сосчитал до десяти, стал видимым и выступил вперед из тени лестничного пролета.

– Что-то случилось, ваше высочество? – спокойно спросил он, немало поразив и испугав Карину.

Ему стоило большой выдержки с ходу не воспользоваться Призрачным Клинком.

– Да нет… Мне показалось, что я увидела… Ничего. Все в порядке. Ничего я не видела.

Воцарилось молчание, прерываемое лишь стуком Маликова сердце. Он столько всего хотел высказать ей, но успел изучить Карину, чтобы понимать: если сделать неосторожный шаг к ней, она просто умчится прочь. Тут как с той луной из ее загадки: остается лишь ждать, пока сама упадет в ладони.

– Зачем вы здесь, Адиль? – мягко, почти робко спросила девушка.

Малик едва сдержался, чтобы не фыркнуть. Если не знать сопутствующих обстоятельств, можно поверить, что ей правда есть до него дело.

– Я пришел попрощаться.

Метка дернулась и заметалась по предплечью, явно желая поскорее исполнить свое предназначенье.

– Не стоило. Теперь мы будем часто встречаться при дворе.

Малик покачал головой:

– Я покину Зиран после Солнцестоя, ваше высочество.

Малик догадался теперь, почему раньше у него скверно выходило лгать: его так подавляло чувство вины от самого факта вранья, что не оставалось времени подумать, как поискуснее подать его. А ведь складная ложь – это как хорошо рассказанная сказка, обе формируются вокруг правдивого ядра.

Карина судорожно вздохнула:

– Вы возвращаетесь в Талафри?

– Вероятно. Главное – я не могу оставаться здесь. После итогового испытания – не могу.

Теперь пришел Каринин черед краснеть от стыда при упоминании о несправедливом поражении Малика. Она шагнула ему навстречу. Малик, не желая доставлять ей удовольствие и создавать впечатление, будто он кинулся к ней, стоило только поманить, не двигался с места.

– Не могу оставаться и смотреть, как вы вместе с Тунде… Не могу – и все.

Карина сделала еще один шаг. Комета Баии с неба теперь сверкала вокруг ее головы чем-то вроде нимба, подсвечивая темный оттенок ее бронзового загара. Метка бешено завертелась у парня в сжатом кулаке. Ему стоило огромного труда сохранять бесстрастное выражение лица.

– Есть причина, по которой выиграть должен был другой, – сказала принцесса. – Но если бы я только могла сделать иной выбор… я бы выбрала вас.

Лучше бы она этого не говорила. И лучше бы его предательское сердце так не возрадовалось этим словам. Теперь их разделяли считаные сантиметры, они стояли друг к другу даже ближе, чем тогда, в некрополе, но Малик видел перед собой лишь Надю, когда он придет ее спасти.

– Знаете, – прошептал он, – сейчас самое время вам меня поцеловать.

Тихонько вздохнув, она так и сделала.

Хорошо, что раньше Малик не утруждал себя фантазиями о том, каково это – целоваться с Кариной, ибо все его фантазии все равно оказались бы бледной тенью реальности. Она поцеловала его так, словно специально для этого родилась на свет, и теперь юноша ощущал только те части своего организма, которые таяли под ее прикосновением. Он помнил, что по волосам гладить принцессу нельзя, поэтому обвил руками ее талию и притянул к себе так близко, как только возможно. Когда молодые люди оказались на крыше, кругом было тихо и спокойно, но сейчас вдруг налетел внезапный порыв ветра, заставив их еще сильнее сомкнуть объятия.

На несколько блаженных секунд Малик позволил себе, забыв обо всем на свете, просто отдаться поцелую. Это был первый поцелуй в его жизни, но ему уже хотелось большего, чем смутное понимание, что взаимное чувство, возникшее между ними еще при первой встрече, дальше никогда не зайдет.

Он хотел ее. Мечтал о ней. И навеки возненавидит себя за страсть к той единственной девушке, что стоит между ним и Надиной свободой.

Когда они наконец разомкнули объятия, потемневшие глаза Карины блестели от желания, а мысли Малика путались, кружились, носились в беспорядке, но в душе полыхала жгучая ярость, ЗАРОДИВШАЯСЯ В НЕМ ВПЕРВЫЕ еще ЗАДОЛГО ДО ТОГО, КАК Идир похитил Надю. То была ярость целого народа, гонимого и притесняемого в течение сотен лет. Ярость Маликова отца и многих поколений предков. Теперь она выкристаллизовалась в одну, четкую и ясную цель.

– Адиль… – начала Карина.

– Мое имя – не Адиль.

Она нахмурила брови, и естественный вопрос уже был готов слететь с ее губ, которые Малику смертельно хотелось поцеловать еще раз. Но вместо этого он выхватил кинжал и вонзил его в сердце принцессы.

Карина уставилась на клинок удивленно – словно он торчал не в ней, а в ком-то постороннем. Адиль тоже не сводил с него глаз, этих черных до одури, огромных глаз, которым – она же всегда это чувствовала! – нельзя доверять.