Екатерина Белецкая - Холод

— Тебя высылают, плесень, не забыл? — мужчина ухмыльнулся еще шире. — Давай, давай, двигай, сраный звездочет! Долго за тобой бегать? Мне еще опечатывать тут всё.

— Зачем опечатывать, если вы все равно сломаете? — неожиданно для себя спросил Сэт.

— А это не твое собачье дело, зачем, — выплюнул мужчина. — Понапридумывали хрени. Затем, чтобы не мутили больше никого. Вы же в бога не верите, твари! «Зачем»… Развели тут ересь, и спрашивает еще!

— Какую ересь? — недоуменно спросил Сэт. Сейчас перед ним стояла сложная задача — надо как-то выйти из лаборатории, а выход перекрывает собой этот, в строительной робе. Подойдешь поближе — ударит, наверное. Или всё же нет?

— Да про звезды ересь, — рявкнул мужчина. — Земля, сраная ты плесень, плоская. А звезды держат твердь божьей волей. А вы тут расселись, на лучшем холме, и город строить мешаете. Чего тут непонятного-то?

— Но обсерватория уже двадцать лет как… — начал Сэт, но мужчина его тут же перебил:

— Высер-ватория!!! Педрилы вонючие!!! Ненавижу вас! Иди, сосни хуйца у кого-нибудь из ваших этих! Книги ему, ага! Пошел вон, пока я тебя не отпиздил так, что на карачках не пополз и кровью харкать не начал!!! — заорал мужчина.

Сэт, прижимая к себе книги, боком кое-как протиснулся в дверь. Лицо горело от унижения и стыда, а еще, кажется, резко поднялось давление — у него начала кружиться голова.

— Вот так с вами надо, — удовлетворенно заметил мужчина ему вслед. — Давай-давай, оглобля, двигай. Педик старый.

На улице Сэт, едва повернув за угол, остановился, прислонился к стене, и несколько минут стоял, тяжело дыша — наконец, голова перестала кружиться, и в глазах больше уже не стояла темная мутная пелена.

Какая же гадость, думалось ему. Сэт, ну зачем так реагировать, а? Ты же действительно старый, тебе семьдесят два года, и это не первый раз, и не первый десяток раз, и даже не первая сотня раз, а всё равно, эти грязные, стыдные, невозможные слова ранят, обижают, и от них становится физически плохо.

Звездочет… да уж, дожил. Понимал ведь, что к этому идет, но всё равно… не верилось, что он, Сэт, доживет вот до такого.

Конечно, он осознавал, что к этому может придти, но у него не получалось верить, что так произойдет. Не смотря ни на что, Сэт очень много лет оставался оптимистом, ему хотелось верить в лучшее.

Он и верил.

— …Астрономы — штучный товар, — говорил когда-то научный руководитель Сэта, тогда еще аспиранта. — У тебя блестящие перспективы, парень, но ты должен понять, что тебе придется сложно.

— Из-за расы, — безнадежно добавил тогда Сэт.

— Верно, — кивнул руководитель. — А еще у тебя ресницы слишком длинные. Будут мешать смотреть в окуляр.

Эти длинные ресницы на протяжении нескольких лет были предметом шуток для всех подряд, но потом шутки как-то сами собой сошли на нет — видимо, всем просто надоело. Тогда, почти пятьдесят лет назад, тут, в Пулковской обсерватории, было хорошо, и шутки были добрыми, и между сотрудниками, людьми и рауф, был мир и лад. Снаружи, за забором, уже вовсю шли и усиливались более чем нехорошие процессы, но сюда, на территорию, за забор, этим процессам хода не было. Спасибо тогдашнему директору. Разумеется, директором работал человек, как же иначе. Но люди ведь разные, верно?

Точнее, бывали разными.

Сейчас, кажется, уже не бывают.

По крайней мере, такого директора, как тот, прежний, самый первый, при котором Сэт начал тут работать, в Пулково больше не случилось. Два следующих директора вроде бы тоже оказались ничего, но, во-первых, они были в большей степени хозяйственники, нежели чем ученые, а, во-вторых…

…во-вторых, они ничего не имели против дискриминации сотрудников по признаку расы. И ничем такой дискриминации не препятствовали.

С расой у Сэта существовали большие и тщательно скрываемые на протяжении многих лет проблемы, но, против его ожиданий и страхов, проблемы эти так и не потревожили. Никто не узнал, что Сэт был не чистой, а смешанной крови; что мама его была человеком. Внешность спасла, а еще первый директор, святая душа, очень своевременно «потерял» часть документов Сэта, а новые выправил уже «чистые», без подвоха.

Если бы не эти документы, его бы давным-давно депортировали, и канула бы лету его тема, любимая и главная, по двойным звездам. И тема «Щит» тоже канула бы, а за нее было бы особенно обидно, потому что тема, благородная, важная, существовала как международная, общепланетарная — они составляли реестр крупных астероидов, которые представляли потенциальную угрозу для Планеты. Да, именно так, Планеты — с большой буквы. Сэт состоял в рабочей группе по этой теме шестнадцать лет, и его трудами реестр пополнился на целых пять значительных объектов и почти на два десятка средних. Много, очень много.

Звездочет…

Бечевка резала пальцы, книжная стопка казалась сейчас непомерно тяжелой и неуклюжей.

«Надо пойти домой, — думал Сэт. — Надо домой, выпить валидол, и чаю горячего. Но чтобы пойти домой, нужно сперва перестать прислоняться к стене, а это почему-то очень сложно. Ладно, сейчас попробую».

Домой.

В этой комнате на первом этаже Сэт прожил всю свою жизнь, точнее, ту ее часть, которая началась после университета. Комнату выделил тот самый первый директор, и молодой рауф тогда очень обрадовался, ведь комната была своя, личная, а это значит, что тебя ценят, уважают. С точки зрения Сэта комната ему досталась замечательная. Большая, четырнадцать метров, и даже с собственной раковиной при входе. Обставлял ее Сэт долгие годы, и главной деталью обстановки являлись, конечно, библиотечные шкафы, в которых жила его личная библиотека. Шкафы эти Сэт достал случайно, лет сорок назад, и сейчас они были населены книгами, которым, следовало признать, места в шкафах уже не хватало. Художественной литературы Сэт у себя не держал, поэтому библиотека его подбиралась исключительно научная, собственно, в этом-то как раз и не было ничего удивительного.

Еще в комнате имелся письменный стол, дубовый, крепкий, пара стульев, журнальный столик, и узкая кровать; причем кровать, по мнению Сэта, отнимала непозволительно много места — будь его воля, он бы спал на полу, отдав книгам то пространство, которое занимал сам.

— …Не балуйся, — предупредил директор. — Знаю я вас, молодежь. Ну или балуйся, но только чтобы тихо.

— Да у меня и в мыслях не было, — заверил тогда Сэт.

— Знаю я, чего у вас в мыслях нет в пасмурную погоду, — усмехнулся директор. — Сэт, я серьезно. Если кого-то приведешь, чтобы не шумели.

— Я никого не приведу, — покачал головой Сэт.

— Почему? — удивился директор.

— Не хочу, — честно ответил тогда Сэт. — Я работать хочу.

Директор посмотрел на Сэта, как на сумасшедшего, тот ответил ему недоуменным взглядом.