Екатерина Белецкая - Холод

— Ит, ты на него чертовски похож. Вы даже голову одинаково поворачиваете и глаза одинаково щурите, — говорил Скрипач. — А руки? У тебя его руки.

— А у тебя как будто не его.

— И у меня его, особенно косточка на запястье.

— Зато лицами мы больше в Кили, как мне кажется. Но не дотянули, он интереснее. Рискну предположить, что волосами я как раз в Сэта. А вот жесты… я присмотрюсь, — пообещал он. — Нужно отследить.

— Постарайся, чтобы он не замечал, — просил Скрипач. — Вдруг что-то поймет?

— Даже если поймет… мы все равно сотрем ему память, — Ит, кажется, и сам был не рад принятому решению. — Но я попробую сделать так, чтобы он не понял. Хорошо.

…Работы перед выходом хватило с лихвой всем, даже Кили, который сперва отнекивался и говорил, что не справится, но позже втянулся, и в процессе выяснилось, что у него, оказывается, склонность к анализу. Природная робость и забитость сейчас отступили на второй план, и постепенно, в процессе работы, из-под маски услужливого, зашуганного, бесправного полукровки стал появляться настоящий Кили. Точнее, Кайл Сатледж. Такой, каким бы он стал, не попади в жернова геноцида его расы.

И про эпидемию, надо сказать, первым заговорил именно Кили.

— …Надо как-то подстраховаться от грибка, — напомнил он на четвертый день подготовки. — Город большой. А потом мы в Москву поедем, она еще больше, и еще южнее. Вдруг подцепим?

— Не думаю, что подцепим, — успокоил Скрипач. — Мы пойдем в универсальной биологической защите, так что можно не бояться. Но меня волнует другой момент…

— С которым мы не разберемся, пока не добудем хотя бы один образец, — закончил за него Саб. — То, что это искусственная дрянь, не вызывает никаких сомнений. Но я пока что не понимаю, как это сделано.

— Ага, а так же кем это сделано, зачем это сделано, и когда это сделано, — тут же поддел Скрипач.

— Кем — догадаться несложно… — начал Саб, но Скрипач его перебил:

— Ну и кем? — с издевкой спросил он. — Даже «Горизонт» не понял, куда идут отчеты, и где даже не центр, хотя бы узловые точки этой системы. Да и про «зачем» у меня масса вопросов.

— А у меня вопросов нет, — отрезал Саб. — Им нужно уничтожить нашу расу. Для этого и сделано.

— Нашу расу гораздо проще было бы вырезать при таких раскладах, — засмеялся Скрипач. — Опять не сходится, Саб. И потом, ты сказал «им». Так «им» или «ему»?

— Хватит придираться к словам! — рявкнул Саб. — Не понимаю, к чему ты клонишь?

— Он клонит к тому, что нашу расу не просто уничтожают, ее дискредитируют. Причем на уровне нескольких поколений, — спокойно заметил Ит. — Убить было бы слишком просто. А вот создать ряд стереотипов, подсознательных страхов, фобий; облить грязью, причем так, чтобы это навсегда закрепилось в сознании у целого вида — гораздо более сложная задача. Мы видим, как создаются паттерны, Саб. Это гораздо глубже, чем убийство.

— То есть это заговор, — Саб задумался. — Хм. Не слишком ли много хлопот, вам не кажется?

— Кажется, — согласился Ит. — Именно это больше всего и настораживает.

…Эри день за днем тренировалась, чтобы получше вжиться в роль капризной и наглой хозяйки — но лишь на шестой день у нее худо-бедно стало что-то получаться. Кричать на мужчин она стеснялась, и даже если пробовала это делать, естественности в действиях так и не появилось. Ит, подумав, предложил другую тактику — попробовать наоборот понижать голос, и говорить «со льдом». Это вышло гораздо лучше, за удачный экспромт уцепились, потянули — и, в конце концов, создали все-таки образ, который назвали «тихая стерва с котиком». Котика Эри, конечно, водила на поводке, либо же он сидел у нее на плече — хороший штрих, удачная деталь.

— Самое плохое не это, — сердилась Эри. — Самое плохое юбки в пол, платки, и румяна. Румяна, ужас какой! Я — и румяна.

— А названия какие у местных румян, — ржал Скрипач. — «Свеколочка», «морковочка», «сёмушка», «клубничинка», «малиночка», «розанчик»… Нет, народ, это издевательство какое-то и над Русским Сонмом, и над русским языком, и над психикой. Ит, ты можешь себе представить себе Берту — и «свеколочку»?

— Да мы были бы убиты этой «свеколочкой» через две минуты после предложения намазать эту дрянь на лицо, — содрогнулся Ит. — А «сёмушкой» нам бы дали леща, не иначе.

— Ага. Но у нас нет другого выхода. Поэтому… Эри, что предпочтешь? Предлагаю «малиночку» или «розанчик». Они хотя бы не такие ядреные, как всё остальное, — подвел неутешительный итог Скрипач.

План по внедрению получился сложным, но, к сожалению, он был единственным вариантом, при котором систему получалось обмануть надолго и качественно.

Ключом плана решено было сделать смерть, точнее — реакцию системы на смерть. Биологический отпечаток после смерти носителя не исчезал сразу, он затухал постепенно, примерно в течение суток. При болезнях носителей он тоже менялся, но потом восстанавливался.

На планете — умирали. Причем далеко не всегда в пожилом возрасте.

Возник вопрос — можно ли выдать затухание отпечатка за болезнь вместо смерти, и потом восстановить его до исходного? Оказалось, можно. Если бы не «Горизонт», они бы провозились недели две, не меньше, но с помощью корабля удалось завершить анализ за трое суток.

Это был обнадеживающий вывод, на основе которого и сделали план.

Теперь команде предстояло отыскать шесть подходящих смертей, «оживить» носителей, и свести их воедино в нужной точке. Причем свести «чисто», с фиксацией во всех базах, с настоящими, не поддельными документами, с «историей».

И это удалось. Причем в рекордно короткий срок.

…Эри превратилась в Ирину Андревну, тридцатипятилетнюю женщину, полезшую купаться в прорубь на праздник, заболевшую пневмонией, и благополучно скончавшуюся двенадцать часов назад. Пока с настоящей Ириной Андревной возилось безутешное семейство и пара священников, поддельная, которой внезапно стало лучше, села в поезд, имея необходимые бумаги, и отправилась в Петербург.

…Сабу и Сэту даже имена менять не пришлось — оба носителя, места которых они заняли в системе, имели лишь семизначные номера, они являлись имуществом железнодорожной компании «Транзит», и сутки назад, изрядно напившись, попали под поезд. Пока настоящих носителей собирали на путях в мешки, матерясь, их бывшие коллеги, поддельные носители были проданы «Транзитом» Ирине Андревне, и отправлены проходящим товарняком в Петербург.

…Кили пришлось временно превратиться в Колю, приживалу-полкровку, который полез на крышу дома, в котором квартировал, чтобы счистить снег, и сорвался. Пока настоящий носитель со сломанной шеей угасал в местном приюте, Колю перекупила уже у системы всё та же Ирина Андревна, и приказным порядком велела доставить его в Петербург, благо, что до Петербурга было полтора часа езды.