Екатерина Белецкая - Холод

Двигался Фенит пока еще самостоятельно, пусть и не очень уверено, и это было хорошо — Гала довела его до окна, помогла забраться на подоконник, и накинула ему на плечи одеяло, потому что от окна немилосердно дуло.

— Галечка, не надо одеяла, — Фенит вдруг засмеялся. — Зачем? Я же умру.

— Тебе холодно, — возразила Гала.

— Почти нет, — помотал головой Фенит.

— Всё равно, в одеяле уютнее…

Чувствительность уже снижается, поняла она. По идее, ей сейчас следовало записать это в тетрадь, для отчета, но она, разумеется, не стала этого делать. Всё равно. Уже всё равно — ведь через час-другой умрет Фенит, и сегодня же, максимум завтра, умрет сама Гала. Потому что после того, что она решила сделать, в живых ее, конечно, не оставят.

Почти полчаса мальчик просидел на окне, и всё это время Гала стояла рядом, и говорила с ним. И слушала, слушала, слушала, слушала… обо всем на свете хотелось в этот момент поговорить Фениту, обо всем вспомнить. Они и вспоминали — всё, до чего могли дотянуться. Родителей Фенита Гала, разумеется, знать не могла, потому что их казнили еще до того, как мальчик попал в институт, но Фенит рассказал про них столько, что Гала невольно представляла себе его семью, и сердце ее сжималось от боли негодования. За что? За что была убита женщина, любившая гермо, а не человека, как положено? За что был убит рауф, старший отец Фенита? За то, что он заботился о своей семье, о гермо, о жене, о сыне? За то, что все они любили не по правилам, не так, как требуется, а так, как хотелось им самим? Пять лет назад всю его семью просто повесили на площади в каком-то безвестном поселке, в назидание, а мальчишку-полукровку определили в этот институт. Для опытов. Потому что тут это было в порядке вещей — ставить опыты на таких детях.

«Что стало для меня последней каплей? — думала Гала. — То, что точило меня изнутри десять лет? Или Фенит, которого я пять лет подряд поддерживала, и успела полюбить? Или все другие дети, которые умирали в конце концов в этой проклятой комнате?»

Комната, конечно, ни в чем была не виновата. Этот дом когда-то, давным-давно, был жилым, и — Гала это точно знала — эта комната была детской. Такая вот извращенная, нелепая ирония. Про то, что это бывшая детская, Гала узнала совершенно случайно — полезла в стенной шкаф, крашенный изнутри белой краской в незнамо сколько слоев, и увидела, что в одном месте краска откололась, а из-под неё проглядывает рисунок, сделанный ребенком лет пяти-шести. Речка, над речкой мостик, на котором стоит семья… то, что семья смешанная, становилось понятно сразу — высокий старший отец, обычный средний, кудрявая мама, явно человек, и ребенок. Непонятно, мальчик или гермо.

Рисунок этот Гала из осторожности замазала мелом, чтобы не заметили. Он ей понравился чем-то, она сама не понимала, чем, но ей очень хотелось, чтобы он сохранился.

— Гала, знаешь, я пока… еще я… я хотел поблагодарить тебя, — Финит всё еще смотрел в окно, не отрываясь. — Ой, смотри, снег пошел… как красиво… я хотел поблагодарить тебя, потому что ты мне была… как мама…

— А я хотела попросить у тебя прощения, — шепотом ответила ему Гала. — За то, что не сумела тебя спасти. Прости меня, Фенит. Прости, за то что я такая слабая и малодушная. Наверное, если бы я была сильной, я бы…

Она не договорила. Отвернулась, чтобы Фенит не видел, что она вот-вот заплачет.

— Ты не виновата, — примирительно сказал Фенит. — Ты же не смогла бы нас оттуда… из подвала… никто бы не смог, наверно.

Детей, таких же полукровок, как он, держали в подвале, под замком. Там были не только камеры, там был главный исследовательский отдел. В котором, собственно, всё и происходило. Это уже потом детей отправляли наверх, да и то не всех. Фениту еще повезло — уже зараженным он пробыл последние десять дней в камере наверху, потому что в его случае планировалось не собирать споры, а выпустить. А потом «Око» показало бы изменение в районе…

Вот только ничего у них не получится, думалось Гале. Я не дам им в этот раз сделать из мальчика орудие убийства. И я не дам им вдосталь насладиться зрелищем его гибели. Не позволю.

— Галочка, у меня голова кружится, — внезапно ослабевшим голосом произнес Фенит.

— Я здесь, — Гала подошла к нему, подхватила за локоть. — Пойдем, приляжешь.

— Сейчас, — он судорожно вздохнул. — Я еще минутку посмотрю.

— Конечно, — согласилась Гала. — Снег и правда очень красивый. Посмотри, я подожду.

Она уже видела — началось. Дыхание Фенита становилось всё более и более неровным, по телу пробегали пока что еще слабые волны судорог. Терморегуляция, похоже, уже пошла в разнос — Фенит в мгновение стал мокрым от пота, а через несколько секунд начал дрожать. Он попытался запахнуть одеяло, но руки не слушались.

— Пойдем, — попросила Гала. — Пойдем, детка.

Кое-как она дотащила мальчика до кровати, и помогла ему лечь.

— Только чтобы не бежать… — речь Фенита теряла связность. — Галочка… я… не бежать… не надо… я… Галочка…

Гала осторожно погладила его по голове, одновременно проверяя. Под пальцами уже наметился костный провал — сейчас то, что стремительно заменяло собой мозговое вещество, уже плавило кости черепа, поглощало их.

— Галочка… — прошептал Фенит. — Мама…

Медлить больше было нельзя. Гала поднялась, взяла со стола шприц, снова села обратно. Одной рукой обняла Фенита, а другой — быстрым движением ввела иглу ему в руку.

— Сейчас, сейчас, милый, — прошептала она. — Сейчас ты уснёшь. Спокойной ночи, детка, спокойной ночи…

В шприце была адская смесь, которую Гала придумала еще года три назад, но всё никак не решалась сделать. Она подбирала препараты потихоньку, что-то удалось купить, что-то украсть. Главное — смесь должна сработать так, как она, Гала, обещала Фениту. Он ничего не должен почувствовать. Он просто заснет. А потом у него остановится сердце. А потом…

В дверь постучали.

— Галина, у вас всё нормально? — спросил мужской голос.

Степан, сукин сын.

— Да, — отозвалась Гала. Тело Фенита дернулось, обмякло. Гала положила руку ему на шею — пульс еще не пропал. Плохо.

— Не бежит еще?

— Пока нет, — как можно более беспечно ответила Гала. — Я позову.

— Смотри, не смухлюй, — в голосе Степана звучала угроза. — Знаю я тебя, суку бесплодную.

Гала ничего не ответила. Снова положила руку на шею мальчику — пульс пропадал, прерывался. Еще три минуты, а лучше — пять. Но пяти нет. Значит, три. Бросив шприц на пол, она взяла со стола скальпель и подошла к телу.

— Ну давай, гадина, — прошептала она. — Давай, начинай. Сейчас и посмотрим, далеко ли ты вылезешь.

Сначала они полчаса ломали запертую дверь — и все эти полчаса Гала сидела рядом с кроватью, рядом с мертвым Фенитом, сжимая в кулаке бесполезный уже скальпель. Всё вокруг было в крови, она сама удивилась, что ее получилось столько, ведь когда она начала кромсать «мертвую голову», сердце мальчика уже не билось, и по идее крови не должно было быть столько. Однако в крови в результате оказалось всё — и кровать, и пол, и руки Галы, и ее халат, и даже на волосах, кажется, засыхали сейчас брызги крови.