Екатерина Белецкая - Холод

— Да, Мария Михайловна, в шестую, — спокойно подтвердила Гала, еще крепче сжимая в руке то, что лежало сейчас кармане.

— Хорошо. Идите. К вечеру напишете отчет, сдадите мне, — распорядилась Мария Михайловна. — И не задерживайте! Мне сегодня надо пораньше уйти. Я седьмого жду, у нас торжество по этому поводу. Нельзя опаздывать.

— Обязательно, Мария Михайловна. Поздравляю, — Гала попыталась улыбнуться. Марья Михайловна в ответ скривилась, словно хлебнула уксусу, но от замечания воздержалась — однако, судя по выражению на ее лице, она бы с удовольствием высказала Гале всё, что про нее думала.

Боится, удовлетворенно подумала Гала. Боится, что сглажу. По слухам, первого ребенка Манька всю беременность прятала вообще ото всех, она даже на вновь обретенную работу в этом же институте не приходила. Уволили? О, нет, только не Маньку. Когда Манька приперлась с трехмесячным сыном на работу, показать, над этим сыном пускал слюни весь институт. А Маньку тут же повысили в должности. Другую бы, конечно, не повысили — но у Маньки имелась богатая тетка, которая Маньку сюда и пристроила.

— И вымойтесь, перед тем как идти ко мне, — приказала Мария Михайловна. — Не вздумайте впереться в мой кабинет в грязной одежде!

— Да, Мария Михайловна, конечно, Мария Михайловна, — Гала кивнула. — Всё сделаю.

Начальница пошла дальше по коридору, а Гала, глубоко вздохнув, отправилась в другую сторону.

В шестую.

Гала вошла, прикрыла за собой дверь, и улыбнулась — правда, улыбаться ей было неимоверно тяжело.

— Галечка, ты пришла, — Фенит заулыбался в ответ. — Спасибо… как же хорошо, что ты пришла.

Фенит, конечно, был привязан — кто бы сомневался. Ноги, разумеется, оставили свободными, а вот руки были намертво прикручены к железной раме кровати. Утром его, по всей видимости, снова обрили. На коже свежие порезы, и, увы, уже проступает «мертвая голова», а это значит, что через час, много два, для него всё в этом мире закончится.

— Конечно, мой хороший, я пришла, — Гала подсела к нему, погладила по голове, стараясь не задеть порезы. — Я же обещала тебе.

Фенит всхлипнул, и снова улыбнулся.

«Он же просто мальчик, — подумала Гала. — Он всего лишь мальчик, которому четырнадцать лет, и которого… которого обрекли на это всё. Просто за то, что он не человеческий мальчик».

Фенит был рауф, подросток, смешанной крови. Мальчик. Вообще, мальчишки рауф в этом возрасте — смешные и трогательные, они тощие, высокие, и не обладают еще мужской хищной грацией. Они неуклюжие, как жеребята, и дурашливые, как и все другие дети в этом возрасте. Уже не ребенок, но еще и не взрослый.

«Интересно, каким бы он стал, если вырос? — думала Гала. — Его мама была человеком, и от мамы у него — абсолютно человеческие глаза кофейного цвета, у рауф таких не бывает. А вот все остальное — от отцов. Наверное, он был бы высоким, больше двух метров. Высоким, темноволосым. Скорее всего, был бы добрым. Да не скорее всего, а точно. Но уже не будет. Он уже никем не будет. Он будет — чем».

— Подожди секунду, — попросила Гала. Фенит кивнул. Она встала, подошла к столу, и выложила на него то, что до этого было в кармане. Взяла ключ, и накрепко заперла дверь в комнату. — Я принесла всё, что обещала, Фенит.

— Значит, я не побегу? — Фенит напрягся. — Гала, ты говорила, что можешь сделать так, чтобы я не побежал.

— Да, ты не побежишь, — пообещала Гала. — Ты вообще ничего не почувствуешь, клянусь. Ты просто заснешь.

Фенит прикрыл глаза и глубоко вздохнул — страх и облегчение одновременно.

— Сейчас я попробую тебя отвязать, — сообщила Гала.

— У тебя же есть скальпель, — возразил Фенит. — Мне видно. Давай разрежем вязки?

— Он острый. И он должен быть очень острым, чтобы у меня всё получилось. Если я буду резать им вязки, он затупится. Понимаешь?

Фенит снова кивнул.

Острый? О, да. Этот скальпель Гала сегодня утром украла из нового, только что открытого набора — скорее всего, прозектор рвет и мечет, ведь такой скальпель, немецкий, больших денег стоит, да и не купишь его просто так, он еще и привозной, заказывать надо.

— Гала, а тебе страшно? — вдруг спросил Фенит.

— Да, — призналась Гала после секундной паузы. — Мне очень страшно, милый. И мне очень горько.

— Из-за меня?

— Ну, конечно. Я же детский врач, я всегда хотела лечить детей, а не вот так… — Гала запнулась.

— А почему не стала лечить человеческих детей? — Фенит нахмурился.

— Потому что они перестали быть детьми, — Гала снова села на кровать рядом с мальчиком, и принялась распутывать узел на вязке. — Фенит, это сложно объяснить. Вот, например, если тебе в правую руку положить живого цыпленка, а в левую камень, то как ты поймешь, что цыпленок живой, а камень мертвый?

— Цыпленок теплый, он дышит, двигается, у него бьется сердце, — принялся перечислять Фенит. — А камень… он просто мертвый. Не движется, не дышит.

— Хорошо, — одобрила Гала. — А теперь в одной руке пусть будет живой цыпленок, а в другой — игрушечный. Поймешь?

— Конечно, пойму, — Фенит улыбнулся.

— Игрушечный, но очень хорошо сделанный, — продолжила Гала. Узел стал постепенно поддаваться. — У него есть моторчик, который имитирует сердце, а другой моторчик делает его подвижным. Поймешь?

— Всё равно пойму, — кажется, Фенит немного удивился. — Как не понять?

— Вот и я поняла, — вздохнула Гала. Узел, наконец, поддался. — Я не могу и не хочу лечить игрушечных цыплят.

— А я настоящий? — с сомнением спросил Фенит.

— Ты настоящий, — заверила его Гала. — Ты самый настоящий, и самый лучший на свете.

Только бы не разреветься. Нельзя. Она снова через силу улыбнулась.

— Гала, а все люди теперь такие? — кажется, этот вопрос волновал Фенита. — Как можно подменить настоящую жизнь на искусственную так, чтобы никто не заметил подмену? Все люди теперь — как игрушки с мотором вместо жизни?

— Понятия не имею, — призналась Гала. — Наверное, нет. Не может быть, чтобы все. Не должны.

Или может? Она не знала. Но в этот момент ей очень хотелось верить, что не все.

— Если бы все были как ты, вся жизнь была бы вовсе не такая, — Финит погрустнел. — Ты добрая, Галечка. Они говорят, что ты… что ты плохая, злая, ненавидишь детей, но я-то понял сразу, что ты добрая. И ведь тебе совсем не нравится то, что тебе приходится делать. У тебя просто нет выхода.

— Философ, — улыбнулась Гала. — Но ты угадал. Все так и есть. Давай-ка другую руку освободим. Хочешь посмотреть в окошко?

— Очень, — Фенит обрадовался. — Галечка, спасибо! Очень! Очень хочу! Я так просил Степана Васильевича хотя бы кровать повернуть, но он…

— Сейчас сделаю. Полежи минуту смирно, и расслабь руку. Когда ты напрягаешь кисть, узел еще сильнее затягивается.