Татьяна Филатова - Бабки

Обходила их беда стороной, что настораживало хозяйку. Знала она, что затишье обычно бывает перед бурей. Но деревья высокие прятали от немцев, что в Гобиках засели, дым от печей, тропинки давно снегом замело, а в памяти тех фрицев, что наведывались к ним, осталась четкая уверенность в том, что места эти пустые и безлюдные. Всего лишь лес.

Февраль выдался морозным, в Гобиках заканчивались дрова. В лес бы пошли немцы деревья валить, да метель замела все. Стали они дома пустующие ломать и разбирать, чтобы до весны дотянуть.

– Что-то скоро будет нехорошее, баба Феня, чувствую я, – сказала Ягарья, сидя у постели старушки.

– А разве что хорошее нынче происходит? – спокойно ответила та.

– Не вижу ничего, не знаю, что будет. Раньше такого не было. Просто темно впереди и все.

– Так может быть просто впереди ничего нет, оттого и темно? – встревожилась Филипповна.

– Думала я и об этом. Может, так свой конец и чувствуется…

– Дорогуша, мне почти сто лет, а я все еще не знаю, какого это – чувствовать свою смерть, – сказала баба Феня. – Знаю, что близко она, гадюка эта, и жду ее, и страшусь. Не за себя, страшусь оттого, что не буду знать, что с вами станется после меня. Но, Ягарья Павловна, Бога молю, чтобы мой конец пришел раньше твоего, пускай на минуту, но раньше. Молодая ты еще.

– Баб Фень, – сказала Ягарья, – а ведь у тебя нет и не было никакой сестры в Петербурге, верно? Откуда ей там взяться? Скажи мне хотя бы теперь: ты за мной туда поехала?

Старушка улыбнулась беззубой улыбкой.

– Пропала бы ты, не заговори ты со мной тогда. Увез бы тебя твой папенька в проклятую Германию, выдал бы замуж за барона какого, и где б была сейчас твоя совесть, когда барон твой солдат бы своих на Родину твою повел? А коли родила бы ему, так уже и сгинула бы или ляльку свою похоронила. Или же барона, черт бы его побрал… Не серчай, барыня Шумская, на старуху глупую, да только чуяло сердце мое душу загнивающую под гнетом нерусским, хоть и в роскоши ты жила.

– Как же мне серчать на тебя, баба Феня, – улыбнулась Ягарья. – Спасибо тебе. Спасибо за все, что дала мне.

– Присматривалась я тогда и к Ольге, и к Верке маленькой, и к матери ее. Да только именно за тобой поехала. Знала я, что ты будешь лучше меня.

– То же я и про Настю думаю.

– Делай, как знаешь. Настя умная, сильная, однако городская. Но ты не старуху слушай, а душу свою и сердце. Тебя ж из самой столицы судьба сюда привела.

Поцеловала в висок Ягарья старуху, да пошла во двор. Кругом было белым-бело.

Васька, старый кот Татьянин, проскочил в приоткрытую дверь и побежал, мяукая, к печке, греться. В каждом доме кошки жили, мышей ловили, да только у Татьяны одной кот был.

Четыре женщины из деревни, Оля, взрослая племянница Зинаиды Павловны, чернявый Ваня и дети деревенские перезимовали в Ведьминой усадьбе и даже привыкли к ней. Привыкли они и к постоянным автоматным очередям где-то далеко в лесу: мороз хорошо звук приносил…

Весь март морозы держались, не давая растаять снегу.

Тех, кто оставался в деревне, немцы вывезли, но немного позже назад вернули, и жили те под их управлением: Маша, девчушка трех годков отроду, с сестрой старшей Шуркой да мамкой своей, старики, которые век свой доживали, другие ребятишки… Кто помер, кто хворал, кого Бог миловал. Страшное было время.

Бои продолжались. Все уже поняли, что мероприятие это будет долгим и затяжным. Враг нес потери большие, но наш урон был куда больше. Гибли солдаты, гибли женщины, старики и дети, стирались с лица земли села и деревни, разрушались города, уничтожались памятники культуры и просто дорогие русскому сердцу места.

Шла война.

Настя открыла глаза, когда все в доме еще спали, даже всегда чуткая Ягарья Павловна. А у Анастасии сердце отчего-то «екнуло». Середина марта сорок второго, снег еще лежит, на улице мороз немалый. Все было тихо. Все, да не все. Накинув на себя пальто и бесшумно всунув ноги в валенки такого размера, что она смогла бы в один валенок обе ноги вдеть, Настя вышла во двор. Солнце только-только освещало дальний горизонт за лесом, до их усадьбы еще не добралось. Благо, снежок белый на земле, видно, куда ступать. Шла девушка, не задумываясь, зачем и почему она идет именно туда, а пошла она в сторону бани – небольшого домика из светлых больших бревен. Несмотря ни на что, всю зиму баньку топили в усадьбе строго через день – Ягарья всегда любила чистоту, с детства приучена была к ней. Не боялись они, и что дым от печей в Гобиках виден будет – усадьба находилась в низине, а до деревни деревья высокие прятали их.

– И куда мы собрались, Настасья Петровна? – раздался за спиной негромкий голос Ягарьи.

Настя обернулась и с полным спокойствием, не чувствуя ни вины, ни смятения, ответила:

– Помощь наша нужна, Павловна.

– Где?

– А ты разве не слышишь? – удивилась Настя.

– Да ты никак спишь, девка? – сказала Ягарья.

– Эх, если бы спала, – отрешенным голосом ответила Настя и пошла дальше в сторону бани.

Банька была расположена к лесу ближе, чем жилые дома.

– Мать честная! – вскинула руки Ягарья и стала опережать Настю, ускорив шаг.

Из леса по белому снегу тянулся неровный кровавый след, что вел аккурат к бане Ведьминой усадьбы.

Только не дала Настя старшей опередить себя, первая в баню дверь распахнула и, упав на колени, приказным тоном сказала Ягарье:

– Таню сюда, Светлану и всех, кто врачевать умеет. Срочно.

Ягарья, надо сказать, немного опешила от такого обращения к себе, но видела сама, что дело было незамедлительным: на полу в предбаннике лежало двое мужчин в большой луже крове. Свои.

Женщины действовали быстро и практически бесшумно, без паники. Шумиха сейчас была лишней. В их усадьбе, сокрытой от чужих глазах, оберегаемой усилиями русской немки, сейчас находилось двое русских солдат-партизан. Кто-то их подстрелил, а значит поблизости в лесу могут быть и немцы. Снег не сошел, кровавый след приведет кого угодно прямиком в уцелевшее небольшое поселение, где были только женщины и дети.

Руководила Настя, и это никем не обсуждалось. Это она первая узнала, что раненые мужчины пришли к ним, ища спасения, это она их нашла и ответственность за их жизни теперь лежала на ней, на Першаковой Анастасии Петровне. Она так решила.

Ягарья же взяла на себя заботу об охране усадьбы от беды, которая могла прийти из леса следом за партизанами. Она и другие сильные ведуньи, которые могли почувствовать врага и повлиять на его восприятие происходящего вокруг, вошли в лес, чтобы, насколько это возможно, спрятать следы, что вели в усадьбу. След был длинным, а это значило, что бой был далеко. Возможно, будет погоня, преследование, возможно свои пойдут искать раненых. Но пока было тихо, никого не было ни видно, ни слышно, ни ощутимо. Даже зверья рядом не было: они и без того старались избегать живущих в усадьбе баб…