Татьяна Филатова - Бабки

– Знай, дитя, мы с тобой такие не одни. Не думай, что сильнее тебя не бывает. Бывает… Мы сильны, но, как видишь, против хвори мы беззащитны, как младенцы.

Мама закашляла. Ягарья подала ей лежащий рядом чистый белый платок, который тут же окрасился в алый цвет. Девочка заплакала.

– Не плачь, родная моя, – снова через боль улыбнулась Елизавета. – Видимо, по роду нам написано, рано матерей своих хоронить… Моя матушка померла, когда я была намного меньше тебя. Одна прабабка моя дожила до семидесяти лет, из них сорок пять – вдовой. Но не о том я… Я не смогу совет дать, когда время придет… Потому полагайся на свою мудрость и на отцовское благословение, но знай, что замужние женщины в нашем роду долго не живут. Такова, видимо, плата за то, что мы умеем…

Кашель снова одолел Елизавету, на сей раз она стала задыхаться.

– Папа! Папа! Скорее сюда! – закричала напуганная девочка. – Мама, тебе больно?

Ягарья упала на колени рядом с постелью мамы, сжала ее ладонь и зарыдала.

– Скоро вся боль уйдет, – шипящим голосом ответила умирающая женщина.

Отец, доктор и прислуга вбежали в комнату. Ягарью оттеснили дальше от постели, на нее, казалось, никто не обращал внимания, пока отец не заметил, что она наблюдает за безуспешными попытками всех присутствующих взрослых спасти Елизавету фон Майер.

– Ягарья, выйди из комнаты! – закричал он. Заплаканная девочка отрицательно замахала головой. – Сейчас же! Raus aus dem Raum! – повторил он на-немецком.

Никогда в жизни до того и никогда после Пауль не кричал так на свою дочь. Потом он слезно просил у нее прощения за это, ведь и без того расстроенная девочка в тот момент сильно обиделась на отца, и он долго не мог найти, где она пряталась от него до самого вечера. От него или от себя? Или от страшной вести, что ее мамы больше нет? От этого не спрячешься. Потом она, конечно, была благодарна отцу, что тот, пускай и так грубо, но не дал ей увидеть момент, когда ее горячо любимая матушка испустила дух.

Проведя тот день в темной кладовой на кухне, куда заглядывали крайне редко, девочка очень повзрослела. Когда отец с посеревшим лицом к вечеру нашел ее, она не проронила ни слова. С тех пор Ягарья знала, когда говорить, а когда лучше помолчать. А еще она поняла, как больно терять близкого человека, потому еще тогда решила, что своих детей у нее не будет, чтобы они не пережили то, что пережила тогда она.

***

– Светка! Таня! Скорее сюда, окаянные! Настю сюда скорее! Пока немец в лес не удрал. Да где вы? Светлана! – истошно кричала Галина Степановна, придерживая на своих коленях плечи Ягарьи.

Единственный выживший фриц, минутой назад обезоруженный своим же офицером, в мозгах которого были его сапоги и брюки, теперь растерянно оборачивался, не зная, как ему быть и что предпринять. Настя, державшая в руках автомат, первая выбежала из дома. Увидев Ягарью Павловну, лежавшую на земле, Настя метнулась к ней, но грубый бросок перепачканной в крови руки Степановны указал ей в другую сторону.

– Вон твоя работа стоит, обработай эту гадину. Нельзя их всех перебить. Павловна нарочно одного живым оставила. Светка! Ну где ты, мать твою! Татьяна! Да хоть кто-нибудь! Помирает же баба!

Выбежала и Светка на материны крики, и Таня, и все остальные за ними. Из каждого дома. Осторожно подняли Ягарью и понесли в дом. Настя быстро подбежала к немецкому солдату. Перед ней стоял перепуганный невысокий парнишка, не больше годов двадцати. Казалось, он дрожал, а может то Анастасия дрожала, потому что волновалась страшно. Вид у парня был примерзкий: все содержимое черепной коробки фрица-офицера приземлилось на его ноги. Настя подумала, что его сейчас вырвет.

– По-русски говоришь? – спросила она.

Немец вопрос понял, но головой замахал отрицательно. Стало быть, фраза знакомая, но язык освоить не успел. Настя помешкала секунду, вспоминая уроки немецкого, и сказала:

– Du bist in den Wald gegangen. Der andere Wald dagegen ist nicht hier. Sie wurden von Partisanen angegriffen, alle getötet und Sie haben überlebt, deshalb waren Sie geschockt. Und die Russen haben entschieden, dass du gestorben bist. Und als Sie aufwachten, sammelten Sie die Leichen und kehrten ins Dorf zurück. Du hast keine Häuser gesehen, keine Frauen. Und dein Offizier hat niemanden umgebracht. Verstanden? (Вы поехали в лес. В другой лес, с другой стороны, не здесь. На вас напали партизаны, перебили всех, а ты выжил, но контузило тебя. И русские решили, что ты помер. А когда ты очнулся, собрал трупы и вернулся в деревню. Ты не видел никаких домов, никаких женщин. А твой офицер никого из своих не убивал. Понял?)

Настя очень надеялась, что сказала все верно, и что от волнения ее глаза не утратили силу. Но судя по тому, что фриц ей слегка кивнул, а потом принялся сгружать тела в машину, в том числе обезглавленного офицера, она решила, что все сказала, как надо. На улице стояла Люся – женщина из Гобиков, а также некоторые бабы из усадьбы.

– Соберите автоматы, – сказала им властным тоном Настя, – соберите их все и направьте на него. Стреляйте, если он забудет о том, что я ему наговорила. А, когда уедет, если уедет, дежурьте на улице, пока я не скажу.

– Да, Анастасия Петровна, мы все поняли, – ответила Люся и первая подняла автомат.

Настя поспешила в дом.

Пуля пробила левое легкое аккурат возле сердца и застряла в ребре. Пройди она навылет, прихватила бы еще с собой кого. Но не Марусю.

– Доставай! – кричала на дочку Степановна.

– Она не может, – тихо ответила Таня, – здесь же сердце…

– Ну надо хоть попытаться! – не успокаивалась та.

– Мать! – закричала на пожилую женщину уже немолодая ее дочь. – Она умрет раньше, чем я коснусь железки!

– Ягарья, – сказала Вера Никитична, подходя к подруге, – чего это ты… Не надо.

Кровь пеной проступала изо рта.

– Мы их снова… – попыталась улыбнуться Павловна.

– Ягарья Павловна! – закричала Настя, вбежавшая в дом. Когда она увидела, в каком та была состоянии, девушка словно враз осунулась. – Ягарья Павловна… – намного тише сказала она.

Настя бегло осмотрела одежду Ягарьи, понимая, что крови потеряно немало.

– Девки, ну че вы стоите? – прикрикнула Анастасия.

– А что мы можем…

– Траву какую! Немедленно! Ей же больно! Не исцелить, так обезболить…

Татьяна тут же побежала к банкам, что хранились в доме.

– Тебе больно, родная Ягарья Павловна? – заботливым голосом спросила Настя и взяла женщину за руку.

– Скоро вся боль уйдет, – улыбаясь сквозь кровавую пену прошипела та. – Береги себя. И ее тоже береги…

Когда Таня подбежала к ним, пышная грудь, на которой все еще лежали красные бусы на пропитанном кровью платьем, уже не вздымалась. Она ушла, как и предвидела. Вот так неожиданно для всех. Только не для самой себя.

Все, что происходило потом, все жители Ведьминой усадьбы помнили смутно. Плакали все: и стар, и млад, и те, кого Ягарья приютила из деревни. Даже небо плакало: полил первый осенний затяжной дождь, чтобы смыть со двора всю пролитую кровь.