Виктория Авеярд - Стеклянный меч [litres]

Мы проводим вместе каждую ночь, но почти не разговариваем. Помимо текущих дел и обязанностей, обсуждать особо нечего. Я не рассказываю Кэлу ни о первой записке, ни о следующих. Хотя Мэйвен далеко, он по-прежнему умудряется вклиниваться между нами. Я вижу его в глазах Кэла – жабу, которая гнездится в голове брата и пытается отравить его изнутри. То же самое Мэйвен делает и со мной, с помощью записок и воспоминаний. Не знаю почему, но я не могу избавиться от них – и никому не рассказываю об их существовании.

Надо бы сжечь записки, но я не сжигаю.

Еще одно письмо я нахожу в Корвиуме, во время очередной вылазки. Мы знали, что Мэйвен направляется туда, намереваясь посетить последний крупный город на пути к выжженным пустошам Чока. Мы думали, что обогнали его. Но обнаружили, что король уже уехал.

31 октября

Я ждал тебя на коронации. Казалось бы, это именно то мероприятие, которое ваша Алая гвардия должна была попытаться сорвать, хоть оно и прошло без особого размаха. Мы по-прежнему в трауре по отцу, и пышный праздник показался бы неуместным. Особенно в связи с тем, что Кэл еще на свободе и бегает где-то вместе с тобой и остальным сбродом. Мать говорит, что некоторые еще верны ему, но не беспокойся, скоро с ними будет покончено. Никто не станет устраивать дворцовый переворот, чтобы отцепить моего брата с твоего поводка. Если можешь, поздравь Кэла от меня с днем рождения. И передай, что это последний.

Твой день рождения, кажется, тоже скоро? Мы обязательно проведем его вместе.

До встречи.

Я слышу его голос, который произносит каждое слово так, что чернила превращаются в яд. У меня все сжимается в животе – я всерьез рискую лишиться ужина. Приступ тошноты длится достаточно долго, чтобы я успела выбраться из постели (и из объятий Кэла) и подойти к коробке с вещами, которая стоит в углу. Как в Подпорах, я прячу здесь свои личные мелочи. И на самом дне лежат еще две записки от Мэйвена.

Обе заканчиваются одинаково. «Я скучаю по тебе. До встречи».

Такое ощущение, что на горле у меня смыкаются чьи-то руки, грозя лишить жизни. С каждым словом хватка усиливается, как будто чернила волшебные. На мгновение я пугаюсь, что больше не смогу дышать. Не потому что Мэйвен по-прежнему мучает меня. Нет, причина гораздо хуже.

Я тоже кое по кому скучаю. По человеку, которым он мне казался.

Клеймо, оставленное Мэйвеном, жжется при воспоминании. Интересно, он тоже это чувствует?

Кэл ворочается на лежанке позади меня – не от кошмара, просто пора вставать. Я поспешно прячу записки и выхожу, прежде чем он успевает открыть глаза. Не хочу видеть в них жалость. Это будет просто невыносимо.

– С днем рождения, Кэл, – шепотом говорю я в пустом коридоре.

Я забыла куртку, и ноябрьский холод обжигает мою кожу, когда я выхожу из убежища. На поляне стоят предрассветные сумерки, опушку леса едва видно. Ада – дрожащий сверток из шерстяных одеял и шарфов – сидит на бревне у потухающего костра. Она всегда дежурит последней, потому что предпочитает проснуться пораньше. Непомерно развитый мозг позволяет Аде читать книги, которые я добываю, и одновременно наблюдать за окрестностями. Почти каждое утро, до того как все остальные проснутся, Ада успевает приобрести новый навык. Не далее чем на прошлой неделе она выучила тиракс, язык странного народа, обитающего на юго-востоке, и освоила основы хирургии. Но сегодня у Ады в руках нет очередной краденой книжки – и она не одна.

Кета стоит над костром, скрестив руки на груди. Ее губы быстро движутся, но я не слышу слов. Рядом с Адой притулился Килорн, сунув ноги чуть ли не в самые уголья. Подойдя ближе, я вижу, что лоб у него сосредоточенно наморщен. Палочкой он выводит какие-то линии на земле. Это буквы. Грубые, неуклюжие, они складываются в короткие слова: река, лес, дом. Вот и последнее слово, самое длинное. «Килорн». У меня вновь наворачиваются слезы на глаза. Но это счастливые слезы, от которых я уже отвыкла. Пустота в моей душе сокращается, хотя бы чуть-чуть.

– Это непросто, но у тебя хорошо получается, – говорит Кета, и уголки ее губ приподнимается в улыбке.

Она настоящая учительница.

Килорн замечает меня, прежде чем я успеваю подойти вплотную, и с громким треском ломает палочку, которой пишет. Даже не кивнув, он поднимается с бревна и забрасывает за плечо охотничью сумку. На бедре поблескивает нож, холодный и острый, как сосульки, свисающие с деревьев в лесу.

– Килорн? – окликает его Кета, но тут ее взгляд падает на меня – мое присутствие само по себе ответ. – А.

– В любом случае пора на охоту, – говорит Ада, протянув Килорну руку.

Хотя кожа у девушки смуглая, видно, что кончики пальцев посинели от холода. Килорн уклоняется от ее руки, и Ада касается лишь пустоты.

Я не стараюсь его удержать. Просто отстраняюсь, давая Килорну свободу, в которой он так отчаянно нуждается. Он натягивает капюшон новой куртки, заслонив лицо, и шагает к опушке. Прочная коричневая кожа и овчинная подкладка – самое оно для тепла и маскировки. Эта куртка была украдена неделю назад в Хэйвене. Я боялась, что Килорн не примет от меня такой подарок, но он знает, что мерзнуть нельзя.

Мое общество смущает не только его. Кета искоса смотрит на Килорна и слегка краснеет.

– Он захотел научиться, – говорит она, как будто извиняясь, и проходит мимо меня, возвращаясь под теплые и относительно уютные своды убежища.

Ада смотрит ей вслед – золотистые глаза девушки ясны, но печальны. Она похлопывает по бревну рядом с собой. Когда я сажусь, она накрывает мои колени одеялом и подтыкает его поудобнее.

– Вот так, мисс.

Она служила горничной в Причальной гавани, и, несмотря на новообретенную свободу, старые привычки еще не до конца выветрились. Ада по-прежнему называет меня «мисс», хотя я много раз просила этого не делать.

– Кажется, им нужно немного развлечься.

– Это хороший вариант. Ни одному учителю не удавалось добиться от Килорна таких результатов. Надо будет обязательно поблагодарить Кету потом.

«Если она не сбежит».

– Нам всем нужно иногда отвлекаться, Ада.

Она вздыхает в знак согласия. Ее губы, полные и темные, складываются в грустную, понимающую улыбку. Я замечаю, как взгляд Ады обращается на убежище, где спит половинка моего сердца. А затем на лес, где блуждает вторая.

– С ним Кранс. Потом еще придет Фарра. И медведей тут нет, – добавляет Ада и глядит, прищурившись, на темный горизонт.

Днем, если туман рассеется, отсюда будут видны далекие горы.

– Они уже перестали выходить. Заснули на всю зиму.

«Медведи». Дома, в Подпорах, мы редко встречали даже оленей, не говоря уж об этих сказочных чудовищах. Все животные крупнее енота опасаются лесопилок, многолюдья и изобилия лодок на реке, но Великолесье кишит дикими зверями. Огромные рогатые олени, любопытные лисы… а иногда среди холмов и долин разносится волчий вой. Медведей я здесь еще не видела, но Килорн и другие охотники несколько недель назад заметили одного из этих неуклюжих великанов. Хорошо, что Фарра умеет заглушать звуки, а Килорн знает, что надо держаться по ветру – только так они и спаслись от зубов зверя.