Виктория Авеярд - Шторм войны [litres]

– Не понимаю, какой толк сейчас от дневника давно умершей женщины.

– Что ж, надеюсь, ты наберешься смелости и выяснишь это.

Читать дневник Корианы – все равно что катить камень по грязи. Медленно, трудно, нелепо. Строки напоминают чернильные щупальца, они пытаются меня удержать. Каждая страница труднее предыдущей. А потом вдруг тяжесть спадает. Камень летит с холма, и голос, который представляется мне маминым, начинает звенеть в ушах. Он говорит быстро-быстро. Иногда у меня все расплывается перед глазами. Я не останавливаюсь, чтобы стереть упавшие на страницу слезы – пусть отмечают течение времени. Иногда я улыбаюсь. Мама любила возиться с разными вещами. Чинить и строить. Совсем как я.

Иногда я даже смеюсь, читая то, что она пишет о Джулиане и их добродушном соперничестве. О том, как он давал ей новые книги. Я почти убеждаю себя, что она жива. Сидит напротив, а не заключена в словах.

Но в основном я ощущаю глухую боль. Тоску. Скорбь. Сожаление. У моей матери были свои страхи, как и у всех нас. Собственные страдания, которые начались задолго до того, как она стала королевой. До того как отец женился на ней и превратил ее в живую мишень.

Записей с течением времени становится все меньше. По мере того как менялась мамина жизнь.

Лишь несколько страниц посвящены мне.

«Он не станет солдатом. Хоть это я должна для него сделать. Слишком долго сыновья и дочери Дома Калора сражались, слишком долго Нортой правил король-воин. Слишком долго мы воевали, и на фронте, и у себя дома. Преступно писать такие вещи, но я королева. Королева. Я вправе говорить то, что думаю.

Калоры – дети огня, сильные и разрушительные, как их пламя, но Кэл вырастет не похожим на своих предков. Огонь может уничтожать, огонь может убивать, но может и творить. Лес, сгоревший летом, весной зазеленеет и станет красивее и сильнее прежнего. Пламя Кэла будет созидать, возводить побеги из пепла войны. Пушки замолкнут, дым рассеется, а солдаты, Красные и Серебряные, вернутся домой. Спустя сто лет мой сын принесет нашей стране мир. Он не погибнет в бою. Не погибнет. НЕТ».

Я провожу пальцем по строчкам, ощущая нажим давно истлевшего пера.

Это почерк Джулиана. Подлинные дневники матери уничтожила Элара Мерандус, но Джулиан нашел средства сохранить хоть что-то. Он педантично скопировал каждую букву. Чуть не прорвал страницу, переписывая эти слова.

И они оставляют дыру в моей душе.

Кориана Джейкос хотела для сына иной судьбы, совершенно не похожей на ту, к которой меня готовили. Она представляла себе совсем не то, что сделал со мной мой отец.

Интересно, есть ли нечто среднее между желаниями моих родителей? Путь, который я сам волен выбрать.

Или уже слишком поздно?

В моей камере даже нет окна. По крайней мере, когда Мэра была моей пленницей, я отвел ей комнату с окном. Разумеется, не без умысла. Она наблюдала, как идет время и сменяются времена года, из-за решетки своей роскошной клетки. Не думаю, что теперь она мстит. Вряд ли это что-то личное. Просто они не желают рисковать. Мои огненные браслеты давно забрали, возможно, уничтожили. В пол вделан Молчаливый камень, притупляющий остатки способности. Меня день и ночь стерегут не меньше десяти охранников, которые неусыпно бдят по ту сторону решетки.

Я единственный, кого здесь держат. Никто со мной не разговаривает, даже охрана.

Только шепот матери по-прежнему звучит в моей голове – ее слова едва уловимы, почти не разборчивы. Она оставляет меня наедине с моими мыслями. Хоть какая-то польза от Молчаливого камня. Он мешает мне – но заглушает и ее голос. На своем троне я чувствовал себя точно так же. Это был якорь и щит – он причинял боль, но в то же время делал меня неуязвимым для чужого влияния, изнутри и извне. Решения, которые я принимал, сидя на троне из Молчаливого камня, принадлежали только мне.

И здесь то же самое.

В основном я предпочитаю спать.

Даже Камень не позволяет мне видеть сны. Он не в силах отменить то, что сделала мать. Она давно лишила меня этой способности. Скорее всего, необратимо.

Иногда я рассматриваю стены. Они холодны на ощупь, и я догадываюсь, что мы под землей. В зал совета, через город, меня вели с завязанными глазами. Немало часов я потратил, щупая раствор, соединяющий камни. То грубая поверхность, то гладкая. В обычное время я бы поделился с собой своими мыслями, но стражи все время здесь и слушают. Я не позволю им заглянуть ко мне в голову, хотя бы через щелочку.

«Кэл один, он лишился сильнейших союзников. Он сделал это собственными руками. Дурак. Айрис и ее мать не станут тратить время даром. Они не дадут ему возможности стабилизировать королевство. Он получил корону, о которой мечтал, но не сумеет ее сохранить».

Я улыбаюсь, подумав, что мой безупречный братец так безупречно сам все портит. Ему достаточно было сказать «нет». Отказаться от трона. Армия, военная удача и Мэра остались бы с ним. Но даже ради Мэры Кэл этого не сделал.

Пожалуй, я его понимаю.

Ее и для меня было слишком мало. Недостаточно, чтобы я изменился, чтобы отрекся от самого себя.

Интересно, хватило бы для этого Томаса?

Как обычно, всякий раз, когда я вспоминаю его имя, или лицо, или прикосновение, начинается мучительная головная боль.

Я ложусь на койку и вдавливаю костяшки пальцев в глаза. Пытаюсь забыть о Томе – и об этом месте.

О Монфоре, и уж тем более о его столице, Асценденте, я знаю меньше, чем следует. Планировать побег – пустая трата сил, которых и так немного. Разумеется, в Археоне я рискну. Брошу их в туннелях, после того как натравлю на брата. Последняя месть Мэйвена Калора. А потом я исчезну. Пока не знаю, куда денусь. Это тоже бессмысленно – гадать, куда я побегу, когда скроюсь из Археона. Подумаю, когда настанет время.

Разумеется, Мэра будет подозревать худшее. Она хорошо меня знает. Возможно, в конце концов мне придется ее убить.

Жизнь Мэры – или моя.

Трудный выбор, но я выберу себя.

Как всегда.

– Нам нужно знать, где вход в туннель.

Сначала мне кажется, что я вижу сон. Что мать больше надо мной не властна.

Но это невозможно.

Я открываю глаза и вижу по ту сторону решетки Мэру – она стоит за пределами досягаемости. Стражи ушли, ну или, по крайней мере, отошли подальше. Возможно, они ждут в коридоре, готовые прийти на зов, если понадобится.

Прошло два дня с тех пор, как меня водили к премьеру, но, похоже, она еще не ложилась. Девочка-молния измучена, под глазами и на щеках у нее залегли тени. И все же она выглядит лучше, чем в те дни, когда была моей пленницей, хоть я и наряжал ее в роскошные платья и драгоценности. Сейчас глаза Мэры горят. Она не опустошена, не измучена болью до глубины души. Мне прекрасно знакомо это ощущение. Я чувствую его здесь – как чувствовал, когда был королем и сидел на троне под защитой Молчаливого камня.