Виктория Авеярд - Шторм войны [litres]

– Когда гроза разразится, я буду готов. Обещаю.

Готов драться. Проиграть. Возможно, умереть.

– Сила и власть! – возглашает кто-то из толпы, повторяя старый девиз моего отца и деда. Символ Серебряной Норты. Остальные подхватывают крик. И мне нужно сделать то же самое.

Но я не могу. Я знаю, что означают эти слова. Над кем у нас есть сила и власть. И мой рот остается закрыт.

Джулиан не отстает от меня, когда я выхожу из банкетного зала. Парадным коридорам я предпочитаю служебные переходы. Бабушка идет следом, а телохранители-Лероланы замыкают нашу разношерстную компанию. У меня пока нет Стражей, как подобает королю – и как было при жизни отца, когда всё еще шло привычным чередом. Мы, что логично, не доверяем охранникам, некогда поклявшимся защищать Мэйвена, пусть даже многие из них принесли мне присягу в составе своих Домов. Подобрать себе Стражей, людей, которым я могу доверять… еще один пункт в невероятно долгом списке дел. Сама эта мысль меня утомляет.

Я зеваю, когда добираюсь до своих временных апартаментов, хотя едва успело стемнеть. По крайней мере, я утомился не без веской причины. Не каждый день человек становится королем.

И корона будет вечным напоминанием.

Нанабель и Джулиан заходят вслед за мной в гостиную, оставив охрану в коридоре. Я останавливаю бабушку взглядом.

– Если ты не против, я бы хотел поговорить с Джулианом.

Я пытаюсь придать своим словам форму приказа. Короли не просят разрешения поговорить наедине с ближайшим советником. Тем не менее, я робею, и это заметно.

Бабушка обиженно хмурится. Она явно уязвлена. Как будто я причинил ей боль.

– Ненадолго, – добавляю я, чтобы она успокоилась.

Джулиан бесстрастно стоит рядом ней.

Нанабель выпрямляется.

– Конечно, ваше величество, – негромко говорит она, склонив голову. Ее седые волосы, словно сталь, отражают свет ламп. – Я оставлю вас.

Взметнув своими пламенными одеяниями, бабушка без единого слова разворачивается. Я едва удерживаюсь, чтобы не потянуться к ней. Трудно уравновесить любовь к родным и нужды королевства.

Дверь закрывается за Нанабель – громче необходимого. Я вздрагиваю от этого звука.

Джулиан не тратит времени даром – он начинает говорить, прежде чем успевает устроиться на мягкой кушетке. Я готовлюсь к неизбежной нотации.

– Не нужно было говорить так на публике, Кэл.

«Мы проиграем».

Он прав. Но я, поморщившись, подхожу к окну, которое выходит на Археонский мост, реку и усеянный звездами горизонт. Издалека корабли на реке тоже напоминают звезды. Как и людей на коронации, кораблей тоже меньше, чем должно быть. Меньше торговли, меньше путешествий. Я пробыл королем всего один день – а Норта уже живет краденым временем. Могу лишь догадываться, что случится с людьми, если королевство рухнет.

Я касаюсь ладонью стекла, и оно дымится под моим прикосновением.

– У нас не хватит сил, чтобы отразить вторжение.

– Твой манифест сократил армию до сорока процентов, если донесения верны. Большинство Красных солдат покинули или покидают гарнизоны. В основном недавние рекруты. Те, что остались, по крайней мере, испытаны в боях, – говорит Джулиан.

– Но их слишком мало, – возражаю я. – На границе с Озерным краем снова неспокойно, не говоря уж о Пьемонте. Мы окружены и уступаем числом. Близится осень, но какого урожая можно ждать, раз нет фермеров? Как можно стрелять из ружей, если никто не льет пули?

Дядя проводит рукой по лицу, глядя на меня.

– Ты сожалеешь о своем манифесте.

Он – один из двух людей, в присутствии которых я готов это признать.

– Да.

– Ты принял правильное решение.

– Но к чему оно приведет? – невольно огрызаюсь я.

Пылая жаром, я отворачиваюсь от окна и расстегиваю верхние пуговицы на мундире. Вечерний воздух касается горячей кожи, охлаждая и успокаивая.

– Когда Озерные вернутся, они уничтожат все мои начинания.

– Таков порядок вещей, Кэл, – спокойный тон Джулиана раздражает меня еще больше. – История гласит, что после великих потрясений, которые меняют общество сверху донизу, нужно какое-то время, чтобы равновесие восстановилось. Красные вернутся к работе, хотя придется повысить заработную плату и лучше с ними обращаться. Им тоже нужно кормить и защищать свои семьи.

– У нас нет времени, Джулиан, – с досадой говорю я. – Боюсь, скоро твои карты придется перерисовать. Королевство Норта падет.

Не вставая, он следит за мной взглядом, пока я расхаживаю по комнате.

– Видимо, этот вопрос надо было задать уже давно. Скажи, почему ты так привязан к мысли о королевстве? И о короне?

Мысли, вместо того чтобы бешено понестись, вдруг начинают течь медленно. Язык словно тяжелеет во рту – камень, который запрудил реку слов. И, пока я молчу, Джулиан продолжает:

– Теперь тебе кажется, что мы проиграем – ты проиграешь – из-за перемен, которые решил произвести. Потому что у тебя нет союзников, – сидя на кушетке, он вытягивает руку к окну, имея в виду сразу многое. – Ты сделал почти все, о чем попросили Алая гвардия и Монфор. Отдал им все, чего они хотели. Кроме этого, – Джулиан указывает на корону, которая по-прежнему сидит у меня на голове. – Почему? Если ты знал, что не сумеешь ее сохранить.

Мой ответ звучит глупо, по-детски. Но я все равно говорю:

– Потому что это корона моего отца.

– Но она – не твой отец, – быстро возражает Джулиан, поднимаясь на ноги.

Сделав два шага, дядя берет меня за плечо, и его голос смягчается.

– И не твоя мать. Она не вернет их обоих к жизни.

Нестерпимо смотреть на него. Джулиан слишком похож на призрак матери, который я ношу в душе. Это не подлинное воспоминание, а сон, мечта. Нечто нереальное. Мэйвена терзала живая Элара, но я тоже страдаю. Меня мучает женщина, которой я давно лишился.

– Таков уж я, Джулиан, – отвечаю я, стараясь дышать ровно и говорить, как подобает королю. Эти слова кажутся такими осмысленными, если произносить их в уме, но вслух они звучат неуверенно, с запинкой. – Другой жизни я не знаю. Это единственное, чего я когда-либо желал – ну или меня заставили желать.

Дядина хватка усиливается.

– Твой брат сказал бы о себе то же самое – и к чему он пришел?

Я гневно смотрю на него.

– Мы совершенно разные.

– О да, – быстро отзывается Джулиан. А затем его лицо меняется и обретает странное выражение. Джулиан прищуривается и стягивает губы в нитку. – Ты еще не читал дневник?

И вновь я опускаю глаза. Мне стыдно того, что я боюсь обыкновенной маленькой книжки.

– Не могу, – еле слышным шепотом отвечаю я.

Джулиан не бранит меня и не утешает. Он отступает, скрестив руки на груди. Воплощенный упрек.

– А придется, – говорит он менторским тоном. – Не только ради себя. Но и ради нас. Ради всех нас.