Виктория Авеярд - Алая королева [litres]

Кэл оставляет обоих на арене, даже не удосуживаясь оглянуться, когда появляется целитель, чтобы оказать им помощь. Этот человек спас меня, позволил мне навестить родных, пошел против правил. И он – безжалостный боец, наследник кровавого трона.

Кровь Кэла серебряного цвета, но сердце у него черное, как обгорелая плоть.

Когда взгляд принца падает на меня, я заставляю себя отвести глаза. Чтобы впредь его тепло и странная доброта не смущали мое сердце, я запечатлеваю в памяти пылающий ад. «Кэл опаснее, чем остальные, вместе взятые. Я не забуду об этом».

– Эванжелина, Андрос, – отрывисто говорит Арвен, кивая обоим.

Андрос не в духе, перспектива драться с Эванжелиной – и проиграть – его не радует, но юноша послушно плетется к арене. К моему удивлению, Эванжелина не трогается с места.

– Нет, – дерзко говорит она, покрепче упираясь ногами в пол.

Арвен резко разворачивается к ней. Его голос звучит громче обычного и режет, как бритва.

– Прошу прощения, леди Самос?

Она обращает свои черные глаза на меня. Их взгляд острее ножа.

– Я вызываю Мэриэну Титанос.

– Исключено, – возражает Мэйвен. – Она тренируется всего две недели, ты порвешь ее на части.

В ответ Эванжелина просто пожимает плечами, и на ее лице появляется ленивая усмешка. Пальцы опущенной руки пританцовывают на бедре, и я буквально чувствую, как они впиваются в мое тело.

– Ну и что, даже если так? – вмешивается Соня, и, кажется, я вижу в глазах девушки взгляд ее бабушки. – Здесь целители. Никакого вреда не будет. И потом, если она собирается тренироваться с нами, пусть делает всё как положено!

«Никакого вреда, – мысленно фыркаю я. – Никакого вреда… но все увидят, какого цвета моя кровь». Стук сердца отдается в ушах, убыстряясь с каждой секундой. Свет над головой горит ярко, освещая арену; мою кровь будет трудно скрыть, и они поймут, кто я такая… Красная, лгунья, воровка.

– Если вы не против, я еще некоторое время понаблюдаю, прежде чем выйти на арену самой, – отвечаю я, изо всех сил стараясь говорить как Серебряная.

Но мой голос дрожит, и Эванжелина это слышит.

– Испугалась драться? – насмешливо спрашивает она, лениво вращая кистью. Один из ее ножей, маленький, похожий на серебряный зуб, медленно описывает круг на запястье. Открытая угроза. – Бедная девочка-молния.

«Да, – хочу крикнуть я. – Да, мне страшно». Но Серебряные не признают таких вещей. У них есть гордость и сила – и больше ничего.

– Если я дерусь, то рассчитываю победить, – отвечаю я, швыряя слова ей в лицо. – Я не дура, Эванжелина. Пока я победить не могу.

– Если тренироваться, не заходя на арену, многого не добьешься, Мэриэна, – мурлычет Соня, злорадно цепляясь за мою ложь. – Вы согласны, инструктор? Как можно рассчитывать на победу, если не попробуешь?

Арвен знает, что я чем-то отличаюсь от остальных и что в этом – источник моей способности и силы. Но он не в силах вообразить, в чем дело, и в глазах у него появляется проблеск любопытства. Он тоже хочет увидеть меня на ринге. Мои единственные союзники, Кэл и Мэйвен, тревожно переглядываются, гадая, как ступить на зыбкую почву. «Разве они этого не предвидели? Разве не думали, что мне придется выйти на арену?»

А может быть, с самого начала меня направляли к этой точке. Случайная гибель во время тренировки, еще одна ложь, которую скажет королева. Подобающая смерть для девушки, которая не принадлежит их кругу. И я добровольно ступила в эту ловушку.

Игра будет кончена. Я потеряю всё, что люблю.

– Леди Титанос – дочь покойного героя, а вам, похоже, нечем заняться, кроме как травить ее, – рычит Кэл, бросая на девиц грозные взгляды.

Но они, как будто ничего не замечая, буквально смеются над его жалкими возражениями. Пускай он прирожденный боец, но когда дело доходит до слов, Кэл теряется.

Соню это только разжигает – хитрая натура берет свое. Кэл умеет драться, а она – ловко обращаться со словами. Соня с пугающей легкостью извращает сказанное им.

– Дочь генерала должна хорошо сражаться. Если на то пошло, бояться надо Эванжелине.

– Не говори глупостей, Мэриэну воспитывал не генерал… – насмешливо перебивает Мэйвен.

Колкости удаются ему гораздо лучше, но я не позволю Мэйвену вступать в стычки вместо меня. Только не с этими девицами.

– Я не буду драться, – повторяю я. – Вызови кого-нибудь другого.

Эванжелина улыбается, демонстрируя острые белые зубы, и старые инстинкты оживают, трезвоня как набат. Я едва успеваю пригнуться – и нож рассекает воздух в том месте, где секунду назад находилась моя шея.

– Я вызываю тебя, – резко говорит Эванжелина, и еще один нож летит мне в лицо.

Остальные соскальзывают с ее пояса, готовясь порезать меня на ленточки.

– Эванжелина, прекрати! – кричит Мэйвен.

Кэл помогает мне встать. Его глаза полны тревоги. Моя кровь поет от избытка адреналина, а сердце бьется так громко, что чуть не заглушает шепот принца:

– Ты быстрее. Пусть побегает. Не бойся.

Третий нож втыкается в пол у моих ног.

– И не давай ей видеть свою кровь.

У него за спиной Эванжелина бродит туда-сюда, как дикая кошка, и в кулаке у нее сверкающая буря стали. Я ничего не умею, и никто ее не остановит. Даже принцы. А я не могу отдать Эванжелине победу. Не могу проиграть.

У меня вырывается молния, пронзая воздух по моему приказу. Она бьет Эванжелину в грудь, и та, шатнувшись, отступает и налетает спиной на стенку. Но, вместо того чтобы разозлиться, Эванжелина смотрит на меня с жестокой радостью.

– Это ненадолго, девочка-молния, – рычит она, стирая несколько капель серебряной крови.

Остальные, стоя вокруг, оценивают наши шансы. Возможно, они в последний раз видят меня живой. «Нет, – думаю я. – Я не могу проиграть». Я сосредоточиваюсь и углубляю в себе ощущение силы, пока оно не вырастает настолько, что я едва замечаю движущиеся вокруг фрагменты стен. Одним движением Провос меняет облик арены, заперев на ней нас с Эванжелиной. Красную девушку и улыбающееся Серебряное чудовище.

Она усмехается, и тонкие, как бритва, лезвия поднимаются с пола по ее воле. Они гнутся, дрожат, лязгают, превращаясь в живой кошмар. Обычные ножи исчезли – Эванжелина отбросила их ради новой тактики. Какие-то металлические штуки, изобретения ее ума, летят через зал и ложатся к ногам Эванжелины. У каждой – восемь тонких ножек, острых и жестоких. Они нетерпеливо подрагивают, ожидая, когда их отпустят на свободу и позволят рассечь меня на части. Пауки. Я покрываюсь мурашками, как будто эти твари уже ползут по мне.

В моих руках оживают искры – они танцуют между пальцами. Свет в зале мигает, когда электричество втекает в меня, словно вода, впитывающаяся в губку. Оно гудит во мне, направляемое моей собственной силой – и необходимостью. Я не умру здесь.