Геннадий Башунов - Не люди

Так, тут прямо, до самого конца торгового ряда, а потом направо…

С лёгкой ностальгией Урмеру вспомнил, как Шемех гнал три десятка выживших по этой тропе, заливаясь диким хохотом, когда кто-то из них угождал в ловушку. Сколько всего людей погибло, чтобы проделать этот лабиринт безопасности? Семьдесят? Восемьдесят? Неважно. Тогда они с Шемехом ещё оставались друзьями, несмотря ни на что. Но их дружба доживала последние дни. Если бы Урмеру не вступился за оставшихся после расчистки, Шемех убил бы всех.

Десятки лет назад семьдесят или восемьдесят несчастных погибли ради будущих поколений, и в ближайшие дни эта история повторится.

Урмеру всегда специализировался на стихийной магии, магии войны и странствий. А здесь нужен был исследователь, знающий магию растений, животных. Людей. И он переквалифицировался. После того, как добрался-таки до Башни, попытался вырастить этот чёртов лес, надеясь, что деревья впитают магию, но у него не вышло. Вернее, лес-то вырос, и магию деревья впитали, но потом всю вернули, при этом как-то странно изменившись. Наверное, какой-нибудь повелитель растений растолковал бы причину провала… Да где ж его взять?

Это, наверное, первый провал в его начинаниях. Сильгия стала вторым. В медицине Урмеру тоже был профан, но на Сильгии многому научился. Очень многому…

Вот, наконец, площадь перед Башней. Голая, пустая, без следов побоища. Эта площадь – единственная защита, которую Урмеру сделал сам. Не считая Дружка, конечно, но Дружок… кхм… не то чтобы сделан им. Только сам маг, тот, кто был с ним, и Сильгия могли пройти здесь. Остальные сдохнут. Быстро, к сожалению – защитные заклинания тоже напитывались свободной энергией из руин. Но не всегда «быстро» значит «безболезненно».

Урмеру как можно скорее пересёк площадь, но в Башню пока заходить не стал, ему нужно было на задний двор. Туда, где стоял скот, где рос его личный огород. Там, где доживали свои дни Познающие Истину.

Истина была одна-единственная и очень простая: жизнь – бесконечная череда мучений.

Они как раз обрабатывали огород. Все работают, хотя его давно нет. Дружок как обычно следит за дисциплиной. Иногда одному удавалось сбежать, и Дружок ловил его, если беглец уходил далеко, но такое случалось редко – обычно они умирали на первой же кучке проклятий.

Нужно доработать защиту площади – глупое заклинание не работало в обратную сторону, пропускало назад любого, кто хоть раз оказывался по эту сторону барьера… Впрочем, какое-то время об этом можно не задумываться.

– Здравствуйте, – поприветствовал Урмеру Познающих Истину. Те замычали в ответ приветствия. – Очень плохие новости принёс я для вас. Вы все… все восемнадцать… Дружок, их же было восемнадцать?

«Два солнца… сбежал… догнал… съел…».

– Что ж, понятно. Кто-то решил воспользоваться моим уходом. Не вышло, как обычно. Я ведь предупреждал, но вы всё упорствуете… Хотя сейчас это неважно. Первая плохая новость. Моя дорогая подруга Сильгия мертва. Выходит, кормилицы мне больше не потребуются. – Урмеру щёлкнул пальцами, и три кормилицы повалились на землю, извиваясь и крича. Маг продолжил, перекрикивая их вопли: – Вторая плохая новость заключается в том, что перед смертью Сильгия уничтожила весь урожай горожан. Вам придётся умереть ради своих детей, младших братьев и сестёр.

В этот раз пришлось поднапрячься, но заклинание сработало одновременно на каждом. Зрелище было в каком-то смысле даже прекрасное – так косарь с удовольствием наблюдает, как спелые колосья валятся на землю от одного его отточенного движения.

Урмеру бросил прощальный взгляд на агонизирующих умирающих (как и ожидалось, те, что постарше и послабее, умирали быстрее) и кивнул Дружку, который сидел на другом конце сада, не двигаясь, и внимательно смотрел на него своими умными карими глазами.

– Ты ещё мне пригодишься. Жрать пока будешь их трупы. Ты… да, наверное, ты… должен убить могильщика для меня. Но пока ещё рано. Пока мы должны посчитать всю оставшуюся у меня еду. Надо, чтобы на два Йоля хватило мне самому и одной помощнице, которую я возьму. Остальное каким-то образом придётся перетащить в город. Но после того, как Хасл и могильщик придут нас убить. Хасл…

Неожиданно Урмеру посетило воспоминание. Викле требовал, чтобы Друг запретил охотнику приближаться к его любимой дочери, Миреке. Кстати, ту мелкую сучку с даром медиума тоже звали Мирека… Что ж, решено. Если девка переживёт заварушку, она будет помогать ему всю грядущую зиму.

Но пока нужно плотно заняться припасами…

– Чёрт, – буркнул Урмеру. – Дружок, эти бездари задали корма животным? Не знаешь? Хрен с ними, пару дней протянут, потом найдём, как их вывести из города. Где-то, где-то у меня был склад… понимаешь, совсем забыл…

***

В шатре Крамни стояла удушающая влажная жара, здесь воняло дымом, баранами, кислым потом, мочой, съестным и кровью. Посреди шатра стоял превращённый в печь котёл – часть боковины выбили и поставили внутрь решётку, под которой сейчас горели дрова, а поверх решётки насыпали камней, сквозь которые свободно проходил дым. Рядом суетилась смутно знакомая Хаслу женщина, она варила суп в котелке, стоящем на раскалённых камнях. На её правой руке недоставало двух пальцев, большого и указательного. Она зло зыркнула на пришельцев из-под седеющей чёлки, но ничего не сказала, продолжив помешивать деревянной ложкой варево из кровяной колбасы и каких-то корешков.

Помимо котла в жилище пастуха были две постели – одна побольше, другая поменьше. На шестах, держащих стены и крышу, болтались вяленые и копчёные колбасы, куски мяса, выпотрошенная рыба, бурдюки с киснущим козьим сыром, вонючие целебные травы, одежда, шкуры, три свежих кроличьих тушки, лук и стрелы, две сулицы, серп и ещё много-много чего. На полу, сплетённом из ивняка, лежали шкуры, стояли туески с грибами, мёдом, ягодами...

Но куда большее внимание, чем всё остальное, привлёк человек, сидящий на одной из этих шкур. Правая его рука, лишённая кисти, иссохшая и синюшная от шрамов, болталась на шейной повязке. В правом бедре не хватило куска мяса. Но не увечья интересовали Хасла. Он впервые в жизни видел старика. Обычного старика, а не сумасшедшего мага. Редкие и сальные седые волосы свисали сосульками, обрамляя худое, покрытое морщинами и обветренное до бордового цвета лицо. Старик смотрел на Хасла слезящимися глазами, один из которых закрывала катаракта, и улыбался.

Могильщика, кажется, этот обитатель шатра нисколько не поразил. А вот Эзмел, который как-то сразу перестал выглядеть таким уж старым, смотрел во все глаза. По выражению его лица было сложно определить, что сейчас у рыбака на уме. Возможно, думал о годах, которые он ещё проживёт, если они убьют Друга.