Алексей Кондратенко - Число начала

Какой путь Катрина уготовила мне?

Милостивое спасение, как услуга, брошенное вампиром, оказалось пленом. Новой угрозой. И чем же тогда может оказаться то, чего я жду, как освобождения?

Я сел на кровать и, кажется, начал молиться. Не знаю, сколько времени я так просидел.

Темнота коридора, как отражение моего волнения перед предстоящим вызовом, все сгущалась. Катрина грациозным движением надела свой плащ, выходя из гостиной.

Мы покинули квартиру.

Элеанор, окутанная морозным воздухом, по-прежнему величественно стояла под подъездом, словно сошедшая с обложки дорогого журнала. Этот автомобиль угрожающе выделялся на фоне моего старенького района. Мы сели в машину. Катрина повернула ключ. Завелся мощный мотор. Форд-Мустанг тронулся и понесся по ночным улицам.

Катрина рвалась в дом за городом.

— Что там будет? — спросил я.

— Смею предположить, в загородном доме находится штаб всех тех, кто занимается поисками пропавшего открытия. А значит и их куратор. Если повезет, и руководитель тоже. Он-то мне и нужен. Не станет его, не будет и проблем. Если открытия у них нет, можно беспрепятственно приняться за его поиски. Но сомневаюсь, что они не нашли число. Я не вижу другого объяснения тому, что они не пришли сегодня днем по известному им адресу твоей квартиры, когда солнце давало им большое преимущество, чтобы избавиться от меня и забрать тебя на дознание. Поэтому нам нужно поторопиться. Если число у них, им незачем задерживаться в этом городе. Однако, все не однозначно. Я вышла на тебя, потому что ты работал с журналистом Вольским. Вольский должен был опубликовать статью, в которой, возможно, сообщалось, что профессор закончил работу над открытием.

— Профессор Вайнер? — уточнил я.

— Верно. Что ты о нем знаешь? Ты с ним встречался?

— Нет, Вольский работал над этим материалом один. После его смерти я хотел, чтобы опубликовали его последнюю статью, и отправился за ней в квартиру Вольского. Правда, статьи я там не нашел. Только разные заметки, копии каких-то научных рукописей, в которых значилось имя профессора Вайнера. Но если тебе известно даже то, что обычно Вольский работал со мной, почему ты не узнала число у самого профессора еще в начале поисков?

Катрина оторвала взгляд от дороги:

— Вайнер умирал, когда я пришла к нему. Он был не в состоянии поделиться своими тайнами со мной. Его съедала горькая обида за то, что он умирает в муках в компании такого существа, как я. Он стонал и ныл, молил Всевышнего о том, чтобы я убралась куда подальше. Он не хотел говорить мне число. Даже, если бы я продолжила пытки вместо тех, кого ты называешь Стромниловым и Ленским.

— А откуда ему было известно кто ты?

— Мир в глазах умирающего предстает совсем в другом свете. Они всегда видят меня насквозь, — казалось, это обстоятельство удручало Катрину. — Каждый раз, я слышу одно и то же. Они умоляют. Не приближайся! Когда ты рядом, мне еще больнее! Для них я клинок, режущий их душу на их смертном одре. Когда я рядом в преддверье их кончины люди испытывают скорее душевные муки, которые заставляют их думать, что их физическая боль усиливается.

— Но почему?

Катрина ответила не сразу, опечаленно вздохнув:

— Хотела бы я знать. Возможно, им плохо находиться рядом с такими пороками, страданиями и средоточием смерти, как любой вампир. Я не исключение.

На несколько минут в машине воцарилось молчание. Ее слова оставили отчетливый отпечаток в моем сознании, заставив поневоле представить эти картины человеческой кончины и всколыхнув сострадание не то к ним, не то к Катрине.

— А зачем тебе это открытие? Что могут хотеть существа, имеющие в распоряжении вечность, на протяжении которой их красота не увянет, а деньги преумножатся, — я указал рукой на крутой салон машины. — А еще власть. У вас, наверное, есть всё.

— Всего лишь всё, что прельщает людей. Если живешь достаточно долго, замечаешь, что большинство людей с годами растрачивают свою жизнь впустую, развлекая себя, своих любовниц и любовников разными дорогостоящими атрибутами успеха, делают всё, лишь бы испить кубок гедона перед немощью старости, — скучающе отозвалась Катрина, тормозя на красный свет. — Их так легко опьянить, одурманить и пустить тропой пустой праздности, что это служило причиной падения королевств. Мы же смотрим за горизонт времени. И видим те вершины, до которых вы не дерзаете добраться, ввиду краткосрочности жизни. Поэтому вы создаете тайные общества, чтобы организация могла пронести через века и воплотить такие планы, которые не способен осуществить один человек за отведенный ему срок.

— Надо же, сколько цинизма может скрываться в такой очаровательной с виду девушке, — вслух обронил я мысли, мелькнувшие у меня в голове.

— Это не цинизм, Марк. Я вижу суть вещей. Я скажу правду, — она посмотрела на меня, надеясь встретить понимание, (так странно видеть подобный взгляд Катрины обращенный ко мне). — Люди просто слабы. В этом нет их вины. Вина появляется, когда они поддаются слабостям. Непростительная вина. Ибо безволие их — страшная отрава для всего окружающего.

Возможно, она права. Во многом я с ней согласен.

Загорелся зеленый свет светофора. Мы поехали дальше, миновали светлые улицы центра города, наводненные гуляющей молодежью, и сейчас машину окружала густая темнота старых спальных районов. На этих дорогах автомобилей стало меньше.

— Ты так и не ответила на мой вопрос, — заметил я.

— На какой?

— Зачем тебе это число?

— Лично мне? Мне оно не нужно. Я представляю не свои интересы.

— Зачем оно нужно тем, чьи интересы ты представляешь?

— За такие знания убивают, Марк.

— Это важнее твоих интересов?

— У меня нет интересов, превалирующих над моими обязанностями.

— У тебя не может не быть заветных желаний.

— Мне ничего не нужно, — твердо произнесла брюнетка. — То, что нужно мне, пока не существует.

— Что же это?

— Марк, это всего лишь желание. Неисполнимое. И оно тебя не касается.

— Ладно, понял, — испытав небольшой укол разочарования, согласили я. — Что бы это ни было, когда-нибудь это сбудется.

С непониманием Катрина бросила на меня короткий взгляд.

— Но ты ведь даже не знаешь, что это.

— Да, но желания существуют для их исполнения, а не для мучения своих владельцев.

— Очень мило слышать такие слова. Но это слова ребенка лет девяти, верящего, что его родители никогда не умрут.

Ну конечно. Я усмехнулся и немо покивал, глядя в окно. Иной реакции я и не ожидал.

— И все же, надеюсь, ты прав, — через пару минут произнесла она с тщательно спрятанной тоской.

Мы миновали Чкаловский поворот и вскоре оказались за городом, где еще некоторое время дорогу освещали горящие фонари, а потом стало совершенно темно. Но вот глаза привыкли, и я увидел темно-серые стволы голых деревьев, поблескивающий от мороза асфальт, проносившийся сбоку под окном, и уходящий в темноту неровный ландшафт леса. Все было спокойно, словно природа знала: этот вечер принадлежит действию Катрины. Ее не первому и не последнему триумфу. Мрачному торжеству красоты и кровавой беспощадности над человеческой жизнью. Я остро ощутил тяжесть ответственности в своей причастности, пусть и невольной, к смертям людей, которых никогда не видел.