Екатерина Кинн - Самое Тихое Время Города

– И что еще оттуда вылетит? Или выпадет? – еле слышно прошептал Игорь.

И словно в ответ ему, из гущи ветвей к корням, в источник, упал человек. Точнее, полуразложившийся труп. Нагой, с веревкой на шее, с копьем, покрытым рунами, в груди.

– Ай! – взвизгнула Анастасия.

– Тихо, – прошипел Игорь.

Висельник всплыл из омутка уже целый. Встал. Легко вынул из груди копье и обвел все вокруг себя взглядом. У него был один глаз. Точно такой же, что и тот, в источнике… Висельник словно бы не заметил их. Повернул налево и быстро, чуть ли не прыжком, исчез в тумане.

– Слушай, давай отсюда, а? – прошептала Анастасия. – Идем направо, там, видишь, нет тумана, там солнце сквозь ветви… Скорее только пошли.

Они нырнули под низкие ветви справа, словно в зеленый длинный коридор. С одной стороны был коричневый ствол, который и сто человек не обхватили бы, а справа – зеленая, пронзенная золотыми лучами стена листвы. Они шли, словно по длинному коридору или винтовой лестнице, долго-долго. А потом впереди забрезжил яркий и чистый-чистый солнечный свет, и послышались голоса.

– Нет, – мягко, бархатно басил один. – Вы не понимаете, сударь мой.

– Я не понимаю? – отвечал мелодичный, чуть грассирующий тенорок. – Я, мсье, все понимаю, и даже больше, чем вы говорите!

– Как можно понимать то, чего я еще не сказал? – удивлялся бас. – Вы же не знаете, что я имею в виду.

– В виду мы имеем окружающее, – резонно ответил тенор. – Причем только то, на которое мы смотрим. А иное окружающее мы не имеем в виду. И даже в рассмотрении не имеем. Потому что туда не смотрим! Стало быть, его и нет в нашем рассмотрении! А вот если мы закроем глаза-а-а, – патетическим шепотом продолжал тенор, – то мы вообще ничего не сможем иметь в виду и в рассмотрении. Потому что для нас все перестанет существовать.

– По-вашему, сэ-э-эр, я не существую? – вступил третий голос, интеллигентный баритон.

– В настоящий момент не существуете, поскольку я вас не вижу, – напыщенно ответил тенор.

– А вот та-а-ак? – протянул баритон.

– Не существуете! Существует ваша улыбка, да, но не вы!

И тут послышался четвертый голос. Анастасия открыла рот и беззвучно ахнула.

– Ты суслика видишь? Не видишь. И я не вижу. А он есть! – захихикал детский голос.

– Вот! – торжествующе пророкотал бас. – Устами младенца, как говорится!

– Я не младенец, – обиделся детский голос.

– А я, между прочим, не суслик, – отрезал баритон.

На поляне стоял стол, покрытый белой кружевной скатертью. Огромная ветка дерева давала тень и заодно закрывала поляну от возможного дождя. Сквозь листву весело било солнце, и вся поляна была пятнистой, как шкура зеленого леопарда.

Вокруг стола стояли плетеные кресла, на столе – фарфоровые чашечки, огромный самовар распространял вкусный смолистый запах, в корзиночках красовались фрукты, печенье, конфеты, а на блюде – огромный красивый торт, уже изрядно подъеденный, рядом несколько вазочек с разноцветными вареньями. За столом сидели три кота. Один – классический сибиряк, серый-полосатый, усатый, вальяжный, с прекрасными зелеными глазами, почему-то очень знакомыми Игорю. У кого-то еще были точно такие же глаза. Только он никак не мог вспомнить у кого. Кот сидел, подперев щеку лапой, и помешивал сахар в чашечке. Вид у него был барский. Он как раз и говорил басом.

Тенор был худощав и строен, гладкошерстный, шоколадный, желтоглазый, неимоверно элегантный. Он горделиво подкручивал вибриссы и качал обутой в красный ботфорт лапой. На столе рядом с ним лежала щегольская шляпа с белым пышным пером, а с плеча спадал мушкетерский плащ. В его передней лапе был бокал с красным вином. Бургундским, подумал Игорь.

Третий, баритон, был… не совсем был. То есть он проявлялся прямо на глазах, как фотография в проявителе. И еще он улыбался. Он был какой-то весь как коричневый костюм в крапинку, или елочку, или птичью лапку. То есть он был просто пестрый, но все равно казалось, что он одет в элегантный костюм модной прошловековой расцветки, а на шее у него был черный элегантный галстучек-бабочка.

А в кресле-качалке сидела в обнимку с куклой Катя. И кукла явно была не просто кукла, а вполне себе живая кукла, потому что с удовольствием, очень аккуратно и изящно грызла засахаренное яблочко, надетое на шпажку.

– Ка-а-атя-а-а!!! – завопила Анастасия и бросилась вперед. Игорь даже за руку схватить ее не успел.

Коты мгновенно вскочили, прижали уши к голове и зашипели, Кот в сапогах схватился было за шпагу, но Катя закричала:

– Это моя мама! Мама пришла за мной!

Коты тут же превратились из хищников в уютных и мягких зверей.

– Ну вот, – пробасил сибиряк. – Я же говорил тебе – мама придет.

Кот в сапогах вскочил, схватил шляпу, бурно кланяясь и хватая Анастасию за руку, чтобы лизнуть ее шершавым язычком и щекотнуть вибриссами. Чеширский Кот аристократически поклонился, но с места не двинулся. А сибиряк вытащил из кустов еще пару кресел.

– Добро пожаловать к столу, – подмигнул он. – Разрешите представиться, – поклонился он. – Баюн, Кот Заморский.

– А это моя мама Анастасия! – пищала Катя, которую тискала мама. – А это дядя, у которого одноглазый кот! Я его знаю! Он мне куклу подарил!

– Ну тогда давайте пить чай, – сказал Чеширский Кот. – Как раз время. – Он посмотрел на огромный будильник на столе.

– Да здесь всегда время пить чай, – засмеялся Кот в Сапогах. – Но я предпочту – бургонь!

– Вы, французы, известные алкоголики, – фыркнул Чеширский Кот.

– А вы бы, сэ-э-эр, помолчали! Уж вам-то с вашими виски-бренди-гиннессом, меррррзость!

– «Гиннесс» вполне ничего, – встрял в разговор Игорь.

И тут вдруг раздался пронзительный писк.

Все замолчали. Писк снова повторился – требовательный, голодный и в то же время беспомощный. Откуда он исходил – никто понять не мог.

– Это не русалка, – пробормотал Баюн. – Она так не пищит!

Анастасия вдруг охнула, сунула руку в карман куртки и вытащила оттуда что-то живое, пищащее, золотое.

– Ох ты, малыш, – прошептала она, выпуская на стол из ладони маленькое золотое существо. Мокрое, крылатое, четырехлапое и слепенькое. Маленький золотой крылатый котенок беспомощно упал на животик, лапки его еще не держали, и запищал.

Баюн тут же взял его в огромную лапищу и лизнул пару раз. Рассмотрел, наклонив набок ушастую мохнатую башку.

– Это же Felis Phoenyx! Или котофеникс обыкновенный! Это, спрашивается, кто же с кем согрешил у Марены-то? Неужто кот с Курочкой Рябой, а?

Все три кота с любопытством уставились на золотое существо, которое, вылизанное и согретое в мохнатой лапище, уютно замурлыкало.

Они вышли из леса ночью, хотя на Той Стороне еще стоял светлый солнечный летний вечер, а шли они не более часа. Было прохладно, лес вокруг звонко шелестел сентябрьскими листьями-монетками и был лунно-светел и прозрачен.