Дмитрий Силлов - Злой город

Зачем воюют короли, и без того имеющие горы золота и море власти? За новые земли? Да им своих-то за всю жизнь не объехать. За даму сердца? Так и в своих владениях поди бабы не перевелись. За веру? Но в Писании ясно сказано – не убий!

Нет!

Сильные мира сего преступают и веру, и честь, и совесть и убивают ближних сотнями сотен только лишь ради одного – чтобы однажды не броситься вниз головой со стены своего замка от великой, всепоглощающей скуки. И высшее наслаждение воина – это идти с тяжелым двуручным мечом по полю смерти, чувствуя, как несется по пульсирующим венам горячая кровь, ожидая сладостного мига, когда твоя собственная вселенная начнет несущее смерть разрушительное движение, ради наслаждения которым можно рискнуть и собственной жизнью…

Но ордынцы недолго пребывали в замешательстве. Если в стане врага происходит что-то непонятное, лучше пресечь это, а после уже разбираться, что к чему.

Один из кешиктенов передней линии боевого охранения лениво вытащил из колчана стрелу с тяжелым бронебойным наконечником и почти не целясь послал ее в приближающуюся фигуру. Не имея щита, почти невозможно уклониться от такого выстрела в полном доспехе, но крестоносец, не сбавляя хода, лишь слегка шевельнул двуручником – и перерубленная надвое стрела упала к его ногам.

Гул одобрения пронесся по рядам степняков. Многие из тех, что отдыхали у походных костров, повскакали на ноги.

Уже с десяток луков звякнули тетивами, но и эти стрелы пропали впустую.

Рыцарь внезапно резко остановился. Широкий взмах меча прервал полет двух стрел, летящих ему в грудь и в смотровую прорезь шлема. Четыре стрелы, выпущенные с упреждением, вонзились в землю у его ног. Остальные лишь чиркнули по броне, не причиня вреда ее хозяину. Рыцарь же немедленно возобновил движение, по пути словно невзначай сломав носком окольчуженного сапога древки воткнувшихся в землю стрел. Теперь было уже ясно – его путь лежал к черному шатру Субэдэ, раскинутому на вершине холма.

Над полем пронесся многоголосый вой – длинный бич молодого, но уже отмеченного многочисленными шрамами нового сотника Черных Шулмусов взвился в воздух и пошел гулять по плечам и спинам незадачливых стрелков.

– Прекратить!

Человек в плаще цвета ночи стоял у выхода из шатра, сложив руки на груди и с едва заметным интересом наблюдая за приближением крестоносца.

– Всем промахнувшимся стрелкам отрезать правое ухо и послать собирать навоз для кизяков, – небрежно бросил он через плечо. – А этого воина, – Субэдэ кивнул головой в сторону крестоносца, – взять живым!

Двое конных Шулмусов вонзили пятки в бока своих коней, посылая их вперед и на скаку раскручивая над головой волосяные арканы.

Крестоносец продолжал идти вперед. До холма оставалось чуть больше половины полета стрелы.

Волосяные петли змеями взвились в воздух – и тут же опали, перерубленные коротким, почти невидимым движением меча. Вслед за арканами покачнулся и, откинувшись назад, повис на стременах один из Шулмусов, пронесшихся мимо крестоносца – через его горло шел гладкий широкий разрез от уха до уха, какой оставляет лишь многослойная сталь, секретом которой по эту сторону Срединного моря владеют лишь считаные потомки кузнецов-сарацинов, когда-то плененных рыцарями креста в далекой Палестине…

Крестоносец засмеялся снова. Язычники оказались более медлительными, чем он думал. Хотя, может быть, причиной их медлительности была, как всегда, его собственная кровь, доставшаяся ему от его предков – ульфхеднаров [132]и когда-то давно толкнувшая юного воина выбрать жизнь бродячего рыцаря, ищущего убийства ради убийства. Он не раз замечал, что в состоянии боевого транса движения его противников становятся медленными и предсказуемыми.

Вот и сейчас в тыльную сторону его шлема отчетливо бился стук копыт. Рыцарь словно увидел, как второй нукер, оглянувшись на труп товарища, немного нервным движением вырвал из ножен саблю, оскалился и пришпорил коня. Для того чтобы отчетливо увидеть все это, не нужно было оборачиваться.

Стук копыт приблизился. Крестоносец почти ощутил горячее дыхание коня на своих плечах, почти услышал шелест заносимой кверху сабли – и в эту секунду сделал шаг в сторону, не глядя рубанув назад.

Двуручный меч описал круг над толхельмом, разбрызгав веер тяжелых капель, а ошалевший скакун понес на спине к линии ордынского охранения неожиданно полегчавший груз – половинка всадника, сжав в смертельной судороге коленями конские бока, каким-то чудом еще держалась в седле. Вторая, верхняя часть тела кешиктена стояла на обрубке, со стороны напоминая по пояс закопанного в землю человека. Степняк удивленно смотрел на то место, где совсем недавно были его ноги, а сейчас – лишь коричневая, стылая земля, обильно орошаемая его кровью и стремительно превращающаяся в черно-красную грязь. Руки обезноженной половинки еще некоторое время судорожно шарили по липкой жиже, словно пытаясь найти отсеченное, но вскоре затихли.

Звериный вой пронесся над Ордой. Десятки всадников ловили коней и вскакивали в седла, выдергивая из ножен и чехлов оружие, сотни луков и стрел покинули саадаки.

Но лишь одно мановение руки человека в черном плаще остановило разъяренное войско.

– Хороший меч, – сказал Субэдэ. – Я хочу, чтобы он украшал стену моего шатра.

Он вновь поднял руку вверх – и рубанул воздух, словно рассекая ладонью ощетинившийся копьями и мечами строй кешиктенов, отделявший его от одинокого рыцаря.

Степняки послушно расступились, опуская оружие, сжимаемое в трясущихся от ярости руках. Теперь между крестоносцем и Субэдэ был широкий коридор, ограниченный закованными в броню лучшими воинами Орды.

Субэдэ коснулся рукой серебряной застежки на груди, украшенной двумя крупными алмазами. Плащ-ормэгэн цвета ночи упал на землю.

Под плащом на Субэдэ была надета лишь обшитая металлическими пластинами простая кожаная безрукавка, оставлявшая открытыми изуродованные страшными шрамами мускулистые руки. Широкие кожаные штаны не стесняли движений. Лишь сапоги искусной работы с металлическим рантом, покрытый серебряной вязью шлем да висящий на поясе в дорогих ножнах черный кинжал отличали сейчас великого полководца от простого воина.

Субэдэ медленно извлек из ножен свое оружие. В навершии кинжала больше не было серебристых волос – Субэдэ вырвал их, когда алмас попыталась влезть на стену урусской крепости. И сейчас пустой каменный кулак словно грозил кому-то, высунувшись из оскаленной пасти неведомого бога.

Субэдэ провел трехгранным лезвием по ладони своей левой руки. На коже раскрылся порез, кровь обильно выступила из раны. Субэдэ макнул кончик лезвия в кровь и прошептал: