Наталья Резанова - Удар милосердия

– Зачем ты здесь? – ее голос прозвучал ровно, совсем как во время «Детей вдовы» и Диниша. На миг он испугался – неужели она снова потеряла память? Даже не спросила, как он сюда попал…

– Я должен был тебя увидеть.

– Упрекать меня пришел?

– Нет! Ты ни в чем не виновата. Ты хотела спасти актеров. Ты их спасла. Если ты не можешь бежать отсюда…

– Бе-жать? Ты еще, может быть, думаешь, что я вернусь к тебе?

– О чем ты? Я ни в чем тебя не виню!

– Зато я тебя виню.

– Не понимаю…

– А пора бы. После того, что ты со мной сделал.

– Дагмар, ты обезумела? Или на тебя снова обрушилось колдовство Поссара? В чем ты меня упрекаешь? Мы были счастливы вместе, мы хотели уехать в Карниону…

– Нет. Это ты был счастлив. Ты хотел уехать. А я ежедневно, еженощно мучалась пыткой, которой обязана тебе, дорогой мой.

Он, наконец, понял.

– Но ты сама просила вернуть тебе память!

– Просила, правда. Но не знала, чем это обернется. А ты должен был знать. Ты ведь рылся в моих снах, в моей памяти, как вор в чужом кошельке. Ты знал, что там спрятано. Хотя, если бы ты хотел мне помочь, я бы тебя простила. Но тебе не это было нужно, тебе было нужно, чтоб я тебя полюбила. Так что ты со своей любовью нанес мне такой удар, какого бы и палач не придумал. Но я не стану мстить тебе. Из-за того, что ты вернул мне память, я добилась оправдания Вальграма. За это благодарю. А от всего остального – уволь. И уходи отсюда, пока тебя не поймали.

– Значит, ты добровольно осталась с правителем…

– Конечно. С ним мне лучше. Он, по крайней мере, ответных чувств от меня не требует.

– А я-то думал, – сквозь зубы произнес он, – тебя заставили, тебя держат в заточении… А ты меня предала. Хоть бы притворилась, что влюбилась в него, что жить без него не можешь. Ты хуже последней девки с Канальной. Они с голоду продаются, а ты…

– Предала? Я тебя никогда не любила. Так же, как и правителя. Я любила одного на свете – Вальграма. А если его нет, какая разница – с кем?

Жителям города Тримейна тоже понравилась новая фаворитка правителя, при том, что видели ее раз – и обчелся. Она была такова, какой и надлежит быть любовнице наследника престола – честная вдова хорошего рода. И наружность ее отвечала господствующим в Тримейне представлениям о красоте – белокура, высока и стройна. А что в обращении со всеми надменна и горда – так и надлежит себя вести, не то, что эта черная галка-южанка, или вот госпожа Эльфледа, которая вечно совалась куда не следует… Влиянию Дагмар приписывали некоторые послабления, дозволенные Йоргом-Норбертом в городской жизни. При известной нелюбви к публичным зрелищам он разрешил провести традиционные летние развлечения горожан – бега лошадей и публичных женщин на Рыночной площади. О турнирах пока не было речи, но дворяне лелеяли надежду, что благоволение правителя распространится и на эту благороднейшую из потех. Так что Дагмар прощали и вменяли в достоинство то же, что ставили в вину Бесс – нелюдимость, отсутствие при дворе друзей и родных, нелюбовь к охоте… Главное – она умела смягчить сердце владыки. Особенно это стала ясно после того, как было объявлено о сносе Приюта святого Леонарда и амнистии заключенным. Тут хор похвал Белой даме Тримейна зазвучал по всей столице. И только в своем родовом замке, оставленная всеми, увядающая женщина жалела о безвестно сгинувшей южной девочке, такой милой, такой непосредственной, единственной при дворе, кто не питал к императорской фаворитке злобных чувств, и не пытавшейся извлечь из ее дружбы никакой корысти…

– Она так и сказала, что никогда его не любила?

– Да. Я сам это слышал.

– И Джаред вернулся в Южное подворье?

– Вернулся живым и невредимым, если тебя это беспокоит.

– Ладно… Черт, куда второй сапог подевался? А, вот он, под кровать завалился.

– Куда ты сорвалась?

– Хочу убедиться, не сотворил ли он чего…

– Бера (Кайрел никогда не произносил на местный лад «Бесс», ему не нравилось, как это звучит, и вообще он предпочитал называть ее полным именем), Джаред – не мальчик, которого обидели первый раз в жизни, а мужчина. И руки на себя не наложит, поверь мне.

– Вот именно. Он не мальчик, а человек, наделенный Даром. И я не имела в виду, что он натворит что-то над собой. Поссар, из-за того, что его когда-то обидели, погубил множество невинных людей, и чуть было не поменял власть в империи. а Джаред сильнее его. Мне страшно подумать, что может сделать человек, обладающий такой силой, когда его предали…

– Погоди! – Бессейра замерла с сапогом в руках. – Прежде, чем рассуждать о предательстве, подумай, что если Дагмар поступила с ним, как я с тобой? Солгала ради спасения. Только у нее оснований было куда как больше. Мне опасность, может, и приснилась. А будущий император наш загнал комедиантов в тюрьму только за то, что они знали, кем была Дагмар. Джареда он бы уничтожил, не поморщившись. И ей было нужно, чтоб Джаред поскорее убрался из дворца и из столицы.

– Наверное, так и есть, – медленно произнесла Бессейра. – Она с самого начала догадывалась, что такое может произойти. Она говорила мне, что в своих показаниях не упоминала о Джареде.

– Только не вздумай сказать ему об этом.

– Почему?

– Если он сам об большого ума не догадался…

– Я тоже не догадалась.

– Ты – не ясновидящая, или как там это называется. Если он не догадался, то, может, я и ошибаюсь. А если я прав, не делай так, чтоб ее жертва оказалась напрасной.

– Все равно, я должна идти. Если хочешь, идем вместе.

– Идем.

Хотя Бессейра уже практически переселилась в Зеркальный дом, ее свадьба с Кайрелом откладывалась, по обоюдному согласию, до той поры, пока они не вернутся на Юг. Сверхъестественные причины и связанные с ними страхи были здесь не при чем. В Тримейне Бессейра была особой темного происхождения, отставленной любовницей принца, женитьба на которой пятнала честь благородного человека. На Юге она была девушкой из старой семьи, и это обстоятельство заранее оправдывало любые авантюры, в коих она была замешана. С точки зрения исконного южанина, такой брак был не просто достоин уважения, он был почетным. Кайрел и Бессейра оба это понимали, и в подробные обсуждения не вдавались.

Когда она вышли из дома, Бессейра бросила взгляд на фасад и сказала:

– Все время забываю тебя спросить: как там умудрились серебряное зеркало закрепить? Никаких следов не видно.

– Да сроду там не было серебряного зеркала! Оно всегда было каменное. А в этом городе чего только не наплетут…

– А что вообще эта картина обозначает? Или так, зодчий упражнялся без всякого смысла?

– Нет, смысл есть. Это мой прадед, Бертрам, сын того первого Рондинга, которого Радульф Тримейнский посвятил в рыцари, путешествовавший по Заклятым землям. Герб, понимаешь, был новый, надо было рыцарские доблести доказывать. Вот он и доказывал. Говорят, даже у Зеркала Истины побывал. А оно, если легендам верить, каменное. Это прадедушка и велел увековечить, и, как водится, ничего этим не добился. Никто, кроме семьи, про подвиги его не помнит.