Людмила Астахова - Честь взаймы

Итак, начнем с самого конца. Последнее воспоминание – повязка на глазах, кляп во рту, ремни на руках и жгучий ошейник. Видит ВсеТворец, Джевидж сопротивлялся отчаянно, до последнего норовя вырваться из пут. Далее банального изнасилования его извращенная мысль не двинулась. Впрочем, это даже к лучшему, знай Росс все наперед – язык бы себе отгрыз и кровью истек.

Он не спал к тому моменту почти двое суток, поочередно терзая командора Урграйна, Верховного Прокурора и обер-полицмейстера, требуя от их ведомств наискорейшего наведения порядка. Лорду Джевиджу совершенно не хотелось задействовать в подавлении мятежа армию. Последнее дело – заставлять солдат стрелять в своих же соотечественников, это первый шаг к гражданской войне. Лить кровь дóлжно за Родину. Но ближе к ночи, когда ситуация все-таки вышла из-под контроля, пришлось действовать жестоко и решительно: выводить на улицы Эарфирена 7-й стрелковый полк и отдавать приказ о стрельбе на поражение. Причем безразлично по кому, будь то мятежники, мародеры или погромщики. К утру в столице должен быть установлен порядок. Такова воля Императора, и таков приказ его канцлера.

Взяв тайм-аут, Росс закрылся в кабинете, где мог без посторонних свидетелей до крови вгрызться в костяшки пальцев и нервно наматывать круги по ковру, чтобы хоть как-то смириться с объективным фактом – он вчистую проиграл мятежникам. Армия, наводящая ужас на граждан собственной страны, это поражение, это выброшенный белый флаг, пусть все не так очевидно, как позорное возвращение разбитого в битве войска под стенания вдов и плач сирот. А ведь все так замечательно поначалу складывалось, прямо как в столь почитаемых лорд-канцлером учебниках по стратегии. Относительная малочисленность мажьего сообщества, разобщенного внутренними склоками и противоречиями, лишенного какой-либо поддержки из-за границы. На руку властям играла предельная замкнутость чародейской касты. Кроме того, при желании на магов можно натравить половину населения Империи, о чем лучше всего знали они сами. Осталось только выявить основных зачинщиков, а затем отловить поодиночке и принудить к капитуляции. Доказательства применения запрещенного законом колдовства, которые собиралась предъявить мистрис Эрмаад, решили участь многих особо активных чародеев. Достаточно небольшой провокации, затем казнить парочку особо оголтелых и непримиримых колдунов, чтобы все остальные сидели и не высовывались еще много лет.

И как тут не беситься, когда все пошло наперекосяк?

К тому моменту, когда Россу передали записку от жены Уэна Эрмаада, он готов был удавить эту тупую курицу своими руками. Но на встречу пошел, благо рядом совсем было. А там его уже ждали, и отнюдь не Фэйм. Наивный, он думал, что всего лишь защищает свою жизнь.

И до сих пор у Росса не было ни времени, ни возможности как следует поразмыслить и выяснить, где же он совершил роковую ошибку. А это не мешало бы сделать, хотя бы ради утоления собственного любопытства. Кто бы мог подумать, что глоток спиртного в чередовании с неглубокой затяжкой дымом может сотворить настоящее чудо. И как же приятно медленно с наслаждением разматывать клубок воспоминаний, безошибочно воспроизводя в памяти те несколько месяцев, которые предшествовали мятежу и пленению. Неделя за неделей, день за днем, шаг за шагом назад к мигу, решившему их с Фэйм судьбу.

И все же сколь по-глупому он попался, ВсеТворец правый! Как причудливо порой завязываются невидимые узелки предопределенности, как прихотливо плетется ловчая сеть. Тут хочешь не хочешь, а поневоле станешь фаталистом и уверуешь в начертанное свыше.

Капкан захлопнулся в тот вечер, когда Росс, увидев на премьере в опере Фэймрил Эрмаад, сказал почти лениво:

– Какая интересная женщина – спокойная, выдержанная. Жаль – чужая. Мне бы такую.

Сказал просто так, поддавшись минутному порыву, без всякой задней мысли. По всей видимости, вспомнились невольно беспричинные истерики Ранвинэл, сводившие Джевиджа с ума в годы их несчастного во всех смыслах брака… Вот только его услышали не те уши. Вполне невинную фразу, брошенную лорд-канцлером вскользь, истолковали по-своему. И закрутилось колесо интриги.

Мистрис Эрмаад… Сдержанная, всегда настороже, не склонная доверять безоглядно – Россу она была симпатична, но ровно в той мере, насколько он оказался в силах проявить симпатию к жене мага. В лучшем случае он ей сочувствовал. Лорд Джевидж и поверил-то жене Уэна только потому, что взамен своей откровенности она попросила вещь, абсолютно ей недоступную ни за какие деньги, – развод…

Фэйм появилась в самый неподходящий момент. Но это все равно не оправдание для поступка лорд-канцлера. Хуже было бы ударить и вытолкать прочь, чтобы не мешалась под ногами. Силу своего взгляда лорд-канцлер знал прекрасно. Если переводить на человеческий язык, вышло бы: «Отвяжись, мажья жена! Больше в твоих услугах нет нужды!»

– Проклятье! – прошипел Росс, швырнул рюмкой в стену и погрузился в воду с головой, утопив попутно сигару. – За сорок-то лет можно научиться контролировать каждый взгляд и жест, нет?

И это после того, что он узнал о своей соратнице, своей подруге по несчастью.

«Какая же ты мразь, Росс, сын Кайлин! Подонок и сволочь!»

А все дело в том, что лорд Джевидж доподлинно дознался, отчего в его искалеченном, зачарованном сознании так глубоко укоренились имя и образ Фэймрил. Таинственная взаимосвязь наконец-то стала объяснимой. Их объединила, их сковала невидимой цепью страданий и преступления та проклятая колдовская машина. Именно с ее помощью стирал кусочки памяти у Фэйм ее законный супруг. Сначала, судя по всему, экспериментировал, а потом использовал в качестве наживки для лорд-канцлера. Если бы прошедшей ночью колдовской механизм запустил маг, а не Огнерожденные… Но теперь Росс знал , что случилось с Фэймрил. Так люди, однажды научившиеся кататься на коньках, никогда не забывают, как удерживать равновесие, стоя на узких полозьях. Так гимнаст знает последовательность движения для обратного сальто. Лишенное эмоциональной окраски, беспристрастное по сути, это знание болело сильнее, чем гноящаяся незаживающая культя ампутанта. Стоило лорду Джевиджу подумать о том, что проделывали с Фэйм, – глаза застилала кровавая пелена. И еще неведомо, кто из них двоих мучился больше.

Профессор Кориней явился домой мрачнее тучи – багровый, задыхающийся и свирепый. Распахнул парадную дверь настежь и бронированным линкором ворвался в квартиру. Лысина его опасно полыхала от прилива крови, а из дрожащих ноздрей разве только дым клубами не валил.

– Девушка из Лечебницы умерла нынешней ночью, – скорбно молвил он и рухнул в кресло. – Скончалась от апоплексии, бедняжка. Сестры рыдали, когда рассказывали, как она отходила. Будь оно все проклято, будь оно проклято…