Вера Камша - Сердце Зверя. Том 2. Шар судеб

– Разумеется, вы можете остаться. Если вы все же надумаете кому-либо сообщить о себе, мы постараемся вам помочь. Я знаю ваше имя и ценю ваше доверие, но в обители много братьев. Какое временное имя вы выберете?

– Йозе… – Нет, для того, во что он ввязывается… ввязался, нужно что-то другое. – Пусть будет Ротгер.

Катарина кормила голубей, те толкались и дрались, особенно усердствовал один переливчатый. Робер не выдержал, поднял камушек, бросил, попал. Переливчатый невежа взмахнул крыльями и тяжело отпорхнул. Катари слабо улыбнулась.

– Ты и здесь пытаешься быть справедливым.

– Не люблю мародеров, – признался Иноходец, – а этот, ко всему, дурно обращается с дамами.

– Не все дамы стоят того, чтобы их защищать. – Сестра чуть прикусила губу: вспомнила что-то паршивое.

– Дело не в дамах. – Эпинэ всмотрелся в бледное личико. Врач не зря тревожился: девочке следовало себя поберечь. – Как назвать мужчину, поднявшего руку на женщину?

– Голубем, – подсказала королева Талига, – только без крыльев… Робер, пойми наконец, юбки и длинные волосы не превращают нас в ангелов. Не будь некоторых женщин, не было бы и бед, которые они принесли. Иногда мне кажется, что все зло от женщин… Я не о мужском вожделении, тут мы с вами равны.

– Тогда о чем?

– О… неестественном. Женщина создана любить, верить, ждать, встречать… И еще прощать. Своих мужчин, своих детей. Если она захочет большего, то станет чумой. Алиса стала, и твоя тетка Маран… Карваль наказал ее вместе с мужем и был прав.

– Катари!

– Я тебя пугаю? – Голубые, полные неба и слез глаза – и страшные, горькие слова. – Я сама себя боюсь, но, начав думать, трудно остановиться. Если б тетка Маран не захотела украсть твой титул, ничего бы не случилось. Ты бы договорился с Савиньяками, в Эпинэ не послали бы войска, они бы не изменили…

– Забыла, что творили Манрики?

– Рокэ загнал бы фламинго назад, в тессорию, а Генри Рокслей никогда бы не предал Фердинанда при Алве. Никто бы не предал.

Может, и так, но подлости, не совершенные из страха или невозможности, все равно повисают на шее. Просто их никто не видит, кроме Леворукого, а тот смотрит и смеется.

Прошумели крылья – вернулся переливчатый. Теперь он ухаживал. Распустив хвост и раздувшись, паскудник увивался за одной из тех голу́бок, которых только что распихивал ради хлебных крошек. Птицы как люди, люди как птицы…

– Почему ты решила, что я сговорился бы с Савиньяками?

– Но… ты ведь приехал по приглашению Лионеля.

– Я?! – не понял Робер. – С чего ты взяла?!

– Ты говорил… – растерялась Катарина, – говорил, что встретился бы с Арлеттой, но помешали драгуны. Извини.

– За что? – Робер притянул сестру к себе. А может, взять да и рассказать? Про письмо, которое не писали ни дед, ни Жозина, про золотых всадников, ставшую огнем Лауренсию, щербатую девчонку на дороге… С ума сошел! Катарине скоро рожать.

– Ты не жил при дворе, – мягкие волосы щекочут щеку, словно на плече устроился Клемент, – ты говоришь только то, что говоришь, а я слышу то… чего нет. Я стала уродом, и винить мне в этом некого. Только себя и… Неважно!

– Важно.

– Хорошо, я расскажу, – пообещала она. – Когда-нибудь… кончится война. Я стану святой сестрой, ты – настоящим маршалом. Боевым, в шрамах и орденах. Мы сядем под акациями, и я все-все расскажу. Уже не о себе, о дурочке, которая взяла чужое и попалась…

– Согласен. – В монастыре Катари делать нечего, но пусть сперва родит. – А пока объясни, с чего ты вообразила про Савиньяков… Что я с ними договорюсь. Должен же я знать, как… слышат в столицах.

– Умер Дорак, – послушно начала Катари, – человек, который, как вы думали, хотел убить Альдо. Больше покушений не было, вы спокойно уехали в Алат. Ты считал, что твои друзья в безопасности, ведь Раканов не трогали четыреста лет. Не знаю почему, но не трогали…

Не трогали талигойцы, не прогоняли эсперадоры, не покупали гоганы и торквинианцы, а потом навалилось все и сразу. Вот что нужно понять! Или уже не нужно?

– Удравших в Агарис и в самом деле не трогали. – Как странно рассказывать о мертвом городе и мертвом прошлом. – Попав туда, мы становились ходячими покойниками… Кому мы такие были опасны?

Катари шевельнулась – кивнула. Как по-разному обнимаешь женщин. Благоговея, как Мэллит, смея и гордясь, как Марианну, и так… Прижимая не тело к телу, а к душе душу.

– При Сильвестре военным Колиньяры и Манрики мешали больше, чем мятежники. – Робер уже не спрашивал, но сестра продолжала отвечать. Как девочка ментору, только девочки таких вещей не знают. – Лионель после смерти отца пошел за Рокэ, потом они встали рядом… Эти двое все делали по-своему. Вспомни – Эгмонта убили так, что Надор остался за Окделлами, а вас отпускали, только вы не поняли… Робер, почему вы не ушли от Ренквахи, почему вы все не ушли?!

– Из-за Кавендиша. И потом, в такую… милость трудно поверить.

– Если не знать Рокэ… герцога Алва. Он ведь и потом… отпустил тебя… И дважды – Окделла.

– Твоих братьев он не пощадил.

– И вместе с ними убил следствие. Алва и Савиньяк не давали Манрикам и Колиньярам дорваться до вашего наследства. После смерти Сильвестра временщики попытались получить все. У меня не осталось выбора: я вызвала Рокэ, а он опоздал… Из-за Рокслея. И из-за Маранов…

Просто. Даже не просто, очевидно! Можно было и самому сообразить, что Ворон и олени – одно, медведи с фламинго – другое. Чего удивляться, что Савиньяки протянули руку, а Райнштайнер… Райнштайнер не собирался выдавать последнего Эпинэ временщикам, только Никола и Мараны всем спутали карты.

– И ты еще говоришь, что женщины не думают! Я же все это знал и ни кошки не понимал. Не видел, что ветер переменился…

– Ты вернулся, значит, почувствовал. Мы часто делаем, что нужно, не успев подумать, вроде бы не понимая… И хорошо, иначе можно струсить и… не сделать. Давай немного походим.

– Если тебе можно.

– Можно. Брат Анджело – не акушер, но те, кого он приводит, обещают, что маленький постучит между шестнадцатым и двадцатым Летних Скал. Только я… я хочу, чтобы это было раньше.

Мишель родился двенадцатого… Совпадение или недожившие возвращаются к тем, кто помнит? Пошли хоть кто-нибудь ребенку, который родится под теми же звездами, что и брат, добрую судьбу. Без войн, без Кавендишей… Эпинэ поднялся и подал сестре руку:

– Мне тоже захотелось пройтись. Хотя бы до фонтана.

– В Большом саду должны зацвести маки. Я хочу их увидеть. Пойдем туда.

– Как скажешь.

Они двинулись так медленно, что голуби и не подумали взлетать. Только переливчатый прекратил урчать и раздуваться, став почти изящным, и отбежал. Рисковать ради дамы он соглашался еще меньше, чем ради еды.