Вера Камша - Сердце Зверя. Том 2. Шар судеб

– Бацута! – обозвал маршал здоровенного, потрясавшего секирой орла. Орел остался от сгинувшего при Дараме казарона. То ли прямых наследников у орлиного хозяина не было, то ли они переметнулись к Лисенку, и Хаммаил отдал ставший бесхозным замок дорогому гостю и союзнику. Вместе с полчищами слуг и усатых ночных жуков, черных и рыжих. Жуки не кусались, только шуршали, но Капрас все сильнее склонялся к мысли, послав к кошкам вежливость, поставить во дворе замка палатку или перебраться в основной гайифский лагерь, благо тот был неподалеку. Покинуть орлино-жучиное гнездо мешали нежелание пускать в лагерь казаронов с их подношениями и пятнадцатилетняя Гирени, которой среди вояк делать нечего: не Зоя. Впрочем, корову в ботфортах и бешеные огурцы Карло вспоминал с куда меньшей злостью, чем собственное начальство. Фельпскую кампанию загубили в Паоне, а свалить попытались на пленного маршала и утонувшего союзника. Не сохрани Капрас письма военного министра и не пообещай переправить их старине Дивину, с карьерой пришлось бы распрощаться навеки. Конечно, Кагета была отливом, но в отлив, не боясь замочить ноги, можно наполнить не одну корзину. Карло принял назначение, и пока все складывалось сносно. Хаммаил не мог идти против командующего имперским корпусом, как сам Капрас в свое время не шел против Забардзакиса и дожихи. Теперь у маршала были полномочия. Море полномочий…

По стене что-то побежало: смотреть, что именно, гайифец не стал. Явился адъютант – местных слуг Карло в свой «кабинет» не пускал, – сообщить, что в обеденном зале все готово и мытые казароны уже там. Капрас попросил назвать имена. Адъютант, оттрубивший в Кагете три года, старательно, по слогам, произнес. Гайифских союзников осчастливили тот самый Панага-ло-Виссиф «Курподай» и некий Бушуша-ло-Марзук, привезший личную просьбу Хаммаила, очередные достижения местной кухни и, разумеется, вино… Сколько же его пришлось за эти месяцы перепробовать, и ведь каждый казарон считает, что самое лучшее дают именно его виноградники. Что ж, надо идти и пить. Капрас поднялся, кресло заскрипело, точка на стене вновь пришла в движение.

– Будь я моложе, – сообщил маршал адъютанту, – я бы набивал руку в стрельбе по бегущим жукам. Мы ведь считаем их жуками, не так ли?

– Да, хотя они быстры, как… тараканы.

Капрас засмеялся и отправился к гостям. Того, что громоздилось на столах, достало б на всю Военную коллегию. Пахло умопомрачительно, а маршал изрядно проголодался, хоть и не настолько, чтобы, совершив непоправимую стратегическую ошибку, наброситься на еду. Он уже понял, что есть в Кагете, если ты хочешь выжить и вернуться домой, нужно в восемь раз медленнее хозяев. Только тогда ты имеешь шанс досидеть до конца обеда, не лопнув.

– Господа, – веско произнес Капрас, – я рад вас видеть. Я помню, что в цветущей Кагете гость пьет вино хозяина, но хозяин пьет вино казара.

– Перед вами – гордость пронизанной солнцем Пакампы, – возвестил «Курподай». На гайи поднаторевший в торговых сделках кагет изъяснялся отлично, а к местному акценту Капрас уже привык. – Казар наш, да увидит он крушение врагов и ликование друзей, посылает его вместе со своим словом.

Если хочешь жить среди иноземцев и не чувствовать себя дураком – выучи их язык, но Карло Капрас чужие слова запоминал с трудом даже в детстве, и у него было слишком много дел с корпусом. Хорошо хоть все попадавшиеся маршалу кагеты знали если не гайи, то талиг, а познания в кагетском самого Хаммаила вызывали у Капраса серьезные сомнения. И, видимо, не у него одного, иначе с чего бы послания казара шли на местной тарабарщине, к которой прилагались носитель слова казара и переводчик. В данном случае – «Курподай».

Носитель, плотный казарон в малиновом, встал и возопил, вновь напомнив о Зое. Капрас, выказывая внимание, дипломатично наклонил голову. Из вопля родился поток. В Гайифе расписывать полученные шишки почиталось дурным тоном, в Кагете жаловаться любили. Это раздражало, хотя повод для сетований на сей раз имелся веский. Владения пяти видных сторонников Хаммаила, в том числе и малинового Бушуши, подверглись нападению натравленных Баатой «барсов».

Бушуша размахивал руками и захлебывался подробностями – «Курподай» с трудом успевал переводить. Все было кошмарно: кровь, пожары, разрушенные жилища, вдовы и сироты… Одного дружественного Гайифе казарона изрубили на куски в самом буквальном смысле этого слова, другой сгорел при пожаре. Спасшиеся рассказывают о бирисских бесчинствах такое, что в жилах стынет кровь. Понятно, что коварный Лисенок хочет запугать южных храбрецов. Также понятно, что у него это не выйдет, южные храбрецы не предадут своего Хаммаила и не обманут доверие великой и благородной Гайифы, но как же тяжело слышать про обрушившиеся на цветущий край беды!

Хаммаил-ло-Заггаз созывает казаронов на большую встречу, где будет решено, как дать отпор Баате и стоящим за его спиной черно-белым убийцам, а на доблестного Карло Капраса с надеждой взирает вся Кагета. Его воины одним своим присутствием отпугнут кровожадных «барсов» и внушат уверенность сподвижникам благородного Хаммаила…

Дальше можно было не слушать. Карло покосился на адъютанта, и тот чуть прикрыл глаза, подтверждая правильность перевода. Над Кагетой висела война, а в Гайифе она, судя по всему, уже шла, и нужно было решать, в какую яму прыгать и что спасать: казара, отечество или себя.

– Вы были очень проникновенны, – заметила госпожа Скварца. – Очень.

Эмиль поставил бокал и расхохотался. Обещание суда скорого и немилосердного для всех мародеров, грабителей, насильников и прочих нарушителей дисциплины можно было назвать по-разному, но проникновенным?! Франческа тоже улыбнулась, чем-то напомнив мать.

– Мне предстоит долгий путь, сударыня, – пояснил свою проникновенность Савиньяк. – Я не могу допустить безобразий во вверенной мне армии. Всяких… обалдуев можно распустить за пару дней, а в чувство их приводить – месяц.

– Распуститься можно и в один вечер, – задумчиво произнесла собеседница, – особенно если этому способствуют. Мне неприятно говорить о некоторых вещах, но союзники нуждаются в вашем внимании не меньше солдат. Я знаю фельпских моряков, и я, хоть это меня не украшает, узнала, что могла, о бордонских девицах. И первые, и вторые… готовы на многое.

– Представляю. – Он в самом деле представлял, и до недавнего времени воспоминания о Бьетероццо казались приятными. – Город очень большой, я вряд ли успею его изучить, да, признаться, и не стремлюсь. Здесь нужны свои. Я как раз собирался поговорить с главой местной стражи…

– И тут появилась я, – подсказала собеседница. – Мне остается еще раз принести свои извинения и напомнить, что я отнюдь не требую внимания к своей персоне. Сейчас уже поздно, но завтра вы займетесь начальником бордонской стражи, а я переговорю с урготами. Они уже предложили помощь с размещением вокруг города застав?