Вера Камша - Сердце Зверя. Том 2. Шар судеб

– Даже так? – Длинный придирчивый генерал, который не понимал шуток и впадал в ярость из-за малейшей ерунды, Понси никому не давал блестящих отзывов. Так, по крайней мере, считалось.

– Понси написал твоему отцу, требуя объяснений. Он не получил ответа и собирался при первой возможности отправиться в Ариго отстаивать твою честь и честь гвардейского мундира. Предлагаю продолжить наш разговор за обедом. Смотри. Вот тот, с белым чулком на правой задней.

Смотреть лошади зубы и ноги после того, как ее одобрил Райнштайнер, было даже не невежливо – глупо. Жермон просто взял у конюха морковку и протянул стройному гнедому жеребцу с такими густыми и длинными гривой и хвостом, что в их обладателе впору было заподозрить линарца. Конь угощение принял. Он казался спокойным и смышленым, а с учетом того, кто его выбирал, таковым и являлся. То, что нужно генералу с простреленным бедром, собирающемуся завтра же проверить свой корпус.

– Как его зовут? – Жермон предложил гнедому вторую морковку и понял, что хочет в седло. Прямо сейчас.

– Его зовут Барон. – Райнштайнер довольно улыбнулся. – Я не буду против, если ты иногда станешь называть его Ойгеном, но постарайся не пить с ним на брудершафт.

Это несомненно было шуткой, и Жермон засмеялся.

Лошади могут многое, в том числе и гасить дурные предчувствия. После знакомства с Бароном даже начавшаяся кампания стала выглядеть привлекательней. Жермон еще разок растрепал черную гриву, подтвердил, что коня надо доставить именно в дом меховщика на Крайней улице, и с удовольствием огляделся.

Бергерский лагерь являл собой кусочек Торки, отчего настроение стало еще лучше. Никаких домов, только поставленные в раз и навсегда заведенном порядке вокруг флагштока палатки. Бирюзовые мундиры, золотой крутобокий кораблик в солнечном небе, знакомая громкая речь.

– Тот, кто отобрал у меня имя и отца, подарил мне Торку, – вдруг признался Жермон. – Это больше, чем я потерял. Теперь я это вижу.

– В таком случае тебе нужна жена с толстыми светлыми косами и много родственников. – Райнштайнер все еще был склонен шутить. – Я очень сожалею, что у меня нет сестры подходящего возраста, но после войны я обо всем позабочусь.

Шутка? Как бы не так! Ойген обещал лошадь и нашел. Теперь он станет искать полную белокурую девушку и тоже найдет. Большего бреда в жизни Жермона еще не случалось, но генерал понял, что готов жениться по выбору Райнштайнера хоть сейчас. У него появится толпа здоровенных белобрысых родичей, а в Гайярэ можно построить почти бергерский замок. Там даже холм подходящий есть, а старый дворец лучше не трогать: он принадлежит мертвецам. Пусть спит среди своих маков, туда нельзя возвращаться, как нельзя тревожить прошлое.

– Ты внезапно стал таким серьезным, – напомнил о себе Райнштайнер, разрушив еще не построенный дом на Кошачьем Камне.

– Я же в гостях у бергеров, – торопливо усмехнулся Ариго. – С кем поведешься…

– Это не так, твои мысли внутри тебя. Здесь и сейчас нет ничего серьезного. – Длинный баронский палец указал направо, где пара здоровенных горцев усердно выпихивала друг друга из довольно-таки кривого круга. Рядом, подбадривая борцов, топтались бергеры и несколько кавалеристов Гирке. Кто-то на кого-то ставил, кто-то отвечал…

– Предлагаешь присоединиться?

– Если ты готов отложить обед.

– Я предпочту телятину. Сделать ставки можем позднее.

Лагерь шумел, веселый бирюзовый лагерь, где собрались люди, равно готовые обедать, бороться и убивать. Они здоровались и улыбались, показывая крупные белые зубы, Жермон отвечал и думал о доме, но не так, как обычно. Не сожалея, не злясь, не желая доказать или вернуться, просто вспоминалось маковое море, бьющееся в холмы, и чиркающие о плиты террасы ласточки, белые и черные. Чем темнее становится несущее грозу небо, тем ниже летают птицы, тем ярче горят в лучах невидимого солнца красные цветы и белый алвасетский мрамор…

– Пфе!

Несуществующие тучи развеялись, светящийся белый камень сменили опрятные палатки. Жермон потряс головой и понял, что у него колотится сердце. Ну не дурак ли?! Хотя после ран, после серьезных ран, бывает и не такое.

– Это интересно, – сообщил позабытый Ойген. – Интересно с двух сторон сразу.

– Даже так? – скрыл свое замешательство Жермон и понял, что барон говорит не о нем. Ну кто станет оглядываться на вдруг примолкшего приятеля, когда впереди фыркает, топает ногами и тычет указательным пальцем Ульрих-Бертольд, возмущенный разворачивающимся перед ним двойным поединком.

Райнштайнер быстро пошел вперед, Жермон похромал следом. В одном из бойцов он уже узнал Валентина, фехтовавшего с кем-то из молодых Катершванцев. С кем – генерал, естественно, понять не смог. Плечистый белоголовый парень ловко управлялся с клинком, но Валентин превосходил противника, немного, но превосходил! На первый взгляд, Придд дрался как всегда, Жермон узнавал отдельные приемы, в том числе и свои собственные, и все же это был совсем другой поединок! Сдержанность, холодность, расчет – это да, это никуда не делось… Но вдруг появившийся напор, словно парень что-то доказывает… Кому? Потрясающему кулаками непарному барону? Себе? Сопернику?

– Пфе! – возопил Ульрих-Бертольд и топнул ногой. – Норберт, фиконт! Фы биться есть или фальять туракофф?

Виконт? Конечно же, виконт, в нем все и дело! Засмотревшись на Придда, Жермон не обратил внимания на вторую пару. Весьма примечательную. Второй молодой Катершванц, точная копия первого, фехтовал с Арно, стяжав негодование Ульриха-Бертольда. Вполне заслуженное, и не из-за слабости, о нет! Дело было в любопытстве – и бергер, и особенно Арно больше интересовались соседями, чем собственным противником.

– Фы так и будьете протафать глаза?! Это нефозмошно глядеть без злез!

Это было если не невозможно, то забавно. Виконт Сэ демонстрировал чудеса гибкости и изворотливости, лишь бы хоть краешком глаза видеть, что происходит у однокорытников. Будь Норберт сосредоточен на схватке, виконту б не поздоровилось, но близнец, к очевидному неудовольствию заслуженного родственника, держался не лучше Арно.

– Я не шелаю такое глядеть есть! Пфе! Фы не бойцы; фы – любопьитные форо́ны!

– Не хочешь заключить пари? – Ойген по примеру Арно любовался на первую пару. – Четыре к двум.

– Ставишь на земляка?

– На полковника Придда.

– Близнец тоже хорош…

– Ты принимаешь пари?

– Нет. Я жадничаю.

Катершванцу приходилось туго, но поколебать дух достойного сына гор не могло ничто. Парень стойко защищался, временами пытаясь огрызаться. Выучка у него была отличная, сила и скорость выше всяческих похвал, но Валентин выглядел опытней и, главное, разнообразнее. И, раздери его кошки, он был нацелен на победу в каждом своем движении, даже самом простом.