Анджей Ваевский - Тринадцатая стихия

Нестройные, непривычные строки песни гулкими ударами сердца отзывались в груди Тари. Эта песня, такая неправильная, была слишком непохожа на те, что Аш пел раньше.

– Почему? – шепотом спросила девушка, не понимая сама, из-за чего выбрала именно этот вопрос. Что-то неправильное происходило, что-то необратимое. И от этого становилось больно. Аш поднялся во весь рост и, осторожно удерживая за плечи, помог подняться Тари.

– Потому что я люблю тебя.

Эльфийка вздрогнула и подняла взгляд, всматриваясь в глаза сумеречника. Непривычно-серые глаза. Невозможно-грустные.

Она понимала, действительно понимала: он только что произнес приговор. Не ей, себе. Но разве дело в том, что слова сказаны вслух? И всё же ей было бы легче, проще, если бы она их никогда не слышала. От него. Легче ненавидеть. Он стоял совершенно беззащитный, такой непривычный и чужой, без насмешек, без дикого звериного взгляда. Почему его глаза стали серыми? Она молчала, так ничего и, не сказав в ответ. Лишь спрятала лицо на его груди. Чтобы больше не видеть этих глаз, не видеть того, что читала в них. Защититься от него, от этого взгляда. Потому что на него она могла ответить.

– А если она сорвется, ответит ему взаимностью? – Время, Саз.

– Тогда он станет непробиваемой скалой, – Огонь, Рин.

– Не сорвется, у меня не сорвется, – Воздух, Риз.

– Да уж, ты сплел хорошую иллюзию, – Земля, Тар.

– Угу, он у нас мастер на такие штуки, – Сущность, Кир.

– Мастер лжи, – Вода, Син.

– И всё-таки, что скажет ифирин? – Свет, Йей.

– Ты только о нем и беспокоишься, – Металл, Тил.

– Мы все о нем беспокоимся, – Вероятность, Сел.

– Ага, особенно Риз, – Молния, Зар.

– Он только о себе волнуется, – Путь, Арк.

– Нет, всё же мы что-то упустили, – Итог, Йут. Но его опять никто не услышал.

Острые, как лезвия, когти рвали ее на части, клыки впивались в тело, высасывая кровь. Она кричала, надрывая голосовые связки, но ни единый звук не прозвучал. Тогда она начала задыхаться, продираясь сквозь липкий туман, пытаясь убежать от этих когтей и клыков, от оглушающего рева. Поскользнулась, упала. И падение стало бесконечным, пропасть затягивала ее, омерзительные рожи корчились в ядовитом смехе по стенам. Склизкие руки тянулись к ней прямо из этих стен. Она снова закричала.

– Проснись, это просто сон, просто кошмар, проснись же, – такие знакомые теплые руки выдергивали Тари из вязкой мути сна. Она очнулась, всхлипывая, пытаясь надышаться, вздрагивая всем телом.

– Это просто сон. Не бойся. Просто сон.

– Страшно, очень страшно…

– Не бойся, я с тобой. Я всегда буду с тобой. Никто не посмеет тебя обидеть, – голос успокаивал, такой близкий и тревожный голос. Аш. Он волновался, бережно прижимал девушку к себе, осторожно целовал в висок. Всхлипы звучали всё реже, Тари постепенно приходила в себя от кошмарного сна.

С той ночи сумеречник стал словно другим, более ласковым, более внимательным. С той самой песни. А Тари начали преследовать кошмары. И иногда в бредовой мути девушке мерещилась клыкастая насмешливая ухмылка Аша. Но ему она не обмолвилась и словечком о том, что он – причина ее страхов. Она и раньше не чувствовала себя свободной, а после его признания и вовсе ощутила, как клетка стала тесней, прутья – толще. Если раньше она могла надеяться, что рано или поздно ему это надоест, и он ее отпустит, то теперь стало ясно – не отпустит никогда. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять – эльф никогда не откажется от своей любви. Ведь она единственная на всю жизнь. На его бесконечно-долгую жизнь. И если этот угрюмый отшельник за столько столетий вдруг растаял сердцем, то все становилось более чем серьезно. От одного лишь осознания того, сколько нерастраченной любви скопилось в нем за эти годы.

И всё же Тари находила успокоение в его теплых сильных руках, в таких нежных объятьях. И даже забывалась в них иногда. Возможно, просто пыталась смириться со своей участью, ведь не так плохо было жить с друидом. Он был заботливым и вовсе не злым. Но стоило ей начать так думать, как память ненавязчиво подбрасывала совершенно другой облик Аша – безумные, пылающие жаждой убийства звериные глаза, насмешливая ухмылка и ее, Тари, заломленные руки. И не получалось стереть из памяти этот облик зверя.

К началу лета кошмары отступили, и Тари снова смогла спать нормально. Жизнь постепенно входила в спокойное русло, сменяя тревоги землянично-черешневыми запахами. Эльфийка опять улыбалась и бегала за Ашем по полянам с корзинкой. Она казалось, успокоилась, понимая, что выбора у нее всё равно нет: не отпустит ее отшельник, так и будет держать взаперти в своем лесу. Но если там, за чертой леса, такой страшный и опасный мир – не лучше ли остаться здесь, где приветливо щебечут птицы, где вкусно пахнет земляникой, и трескотливые белки садятся на ладонь, угощаясь ароматными ягодами? Во владениях сумеречника было необыкновенно хорошо. Все же Тари была эльфийкой, и умела ценить уют лесов, любила эту первозданность природы. Пусть иногда и хотелось поговорить с кем-то, кроме друида. И все же можно говорить с животными, играя в салки с белками.

– Где ты его взяла? – спросил Аш, вернувшись из города по истечении привычных трех дней. На коленях сидящей на крыльце Тари ворочался волчонок.

– Он сам пришел. Забился под порог и скулил, – начала оправдываться девушка.

– Нужно отнести его в стаю.

– Не нужно. Его мать умерла, ее задрал медведь. У него никого не осталось.

– Ошибаешься, у него есть стая, это его семья. Если оставить его здесь, то он никогда не станет волком.

– Почему?

– А охотиться ты его учить будешь?

– Не я, но у тебя получится отменно, – рассмеялась Тари.

– Не спорь со мной.

– Не спорю. Ладно, не ворчи, я же не маленькая, всё понимаю.

К исходу первого месяца лета девушка снова заболела. Не так, как зимой, но чувствовала слабость. Только теперь Аш был во всеоружии. Теперь он не гадал, какими травами ее лечить. Золотистое сияние окутало ладонь, и Аш принялся водить ею по телу Тари, ища причину недомогания. И вдруг растерянно заулыбался. Сияние погасло, эльф осторожно обнял девушку, бережно прижимая к себе… и улыбаясь.