Светлана Крушина - Голос дороги

— Ну, будь счастлив, малыш, — прошептал ему в ухо. — Думаю, мы еще обязательно увидимся.

— Я найду тебя, — ответил Грэм.

Князь вернулся вскоре после того, как ушел Брайан. Несмотря на ранний час и бессонную ночь, он был свеж и элегантен в темном дорожном платье. Тщательно расчесанные светлые волосы локонами спадали на плечи; от него пахло изысканными духами. Грэм подумал, что рядом с ним даже Анастейжия — которая была для него пределом изысканности и изящества — покажется простой деревенской девчонкой.

Князь стянул перчатки и небрежно бросил их через всю комнату на стол.

— Доброе утро, Грэм, — сказал он. — Все хорошо? Вчера ты здорово промок.

— Все хорошо, ваша светлость.

— Отлично. Брайан уже ушел? Жаль. А ты почему не одет?

— Я не нашел свою рубашку.

— Тебе приготовили одежду. Ты разве не видел?

— Видел.

— И что же?

— Ваша светлость, я бы предпочел свои вещи.

— Вот как? Боюсь, их уже выбросили… — слегка растерялся князь. — А чем плоха эта одежда?

— Не по мне она.

— Грэм, — очень серьезно сказал князь, подходя. — Ты — мой сын. А значит, ты — княжич. Понимаешь?

— Я еще не княжич. По крайней мере, не чувствую себя им, — не уступал Грэм. — Пока я не… — он хотел сказать "не хочу", но передумал, — не могу это надеть.

Князь вздохнул.

— Конечно. Я все понимаю, Грэм. Еще слишком мало времени прошло, ты не привык. Но ты обязательно привыкнешь. Ты мой сын, и других сыновей у меня нет. Да если б даже были, какая разница?.. Наша встреча — это невероятная удача! Я даже и не предполагал… — князь говорил несколько путано, он заметно волновался.

— Вы с такой готовностью объявили меня сыном… — сумрачно сказал Грэм. — Но вы ведь даже не знаете, что я такое, чем занимался до того, как встретил Брайана.

— Знаю. Он все рассказал.

— Знаете? — не поверил Грэм. — И готовы принять в семью уличного вора?.. да если б не Брайан, я запросто мог бы очистить на рынке ваши карманы!

Князь рассмеялся и хотел взъерошить ему волосы, но Грэм никому не позволял таких вольностей и резко отстранился.

— Прости, — смутился князь. — Видишь ли, Грэм… Твое прошлое не имеет значения. Не важно, кем ты был, а важно, что из тебя получится. И это уже моя забота… Конечно, ты и сам должен захотеть измениться. Если ты хочешь, поедем со мной.

Но ведь с таким намерением я сюда и пришел, хотел было сказать Грэм, но вдруг его словно ледяной водой окатило. Он подумал о княгине, и сердце его тяжко и быстро застучало.

— Можно спросить вас, князь? — тяжело выговорил он, потупив глаза.

— Конечно, спрашивай.

— Ваша супруга… Она… она знает о моей матери?

— Нет, о Джессике я никогда ей не рассказывал. Теперь, конечно, расскажу. Тебе, однако, нечего бояться, — добавил князь, угадав его невысказанные мысли. — Княгиня — добрая женщина. Она полюбит тебя.

Твои бы слова да Двенадцати в уши, подумал Грэм. Ха-ха! Какая это женщина с готовностью примет мужнина ублюдка?

— Так что же, Грэм? — князь наклонился, заглядывая ему в лицо. — Хочешь со мной поехать?

Что ж, подумал Грэм, теперь в любом случае поздно отступать.

— Хочу, — сказал он.

— Я рад. В таком случае, едем сегодня же. Все дела в Карнелине я закончил. Ты ведь уже попрощался с Брайаном?

— Попрощался.

— Тогда я пошлю кого-нибудь, чтобы нашли твою старую рубашку. А если не найдут, то пусть поищут что-нибудь другое, попроще. Хорошо? Потом мы позавтракаем, и будем выезжать. Ты умеешь ездить верхом?

— Нет, ваша светлость.

— Ну, это ничего. Ты быстро научишься, это несложно. Я подыскал подходящую лошадку, тебе понравится…

Дальше все закрутилось. Князь распоряжался людьми, словно все они были его личными слугами. В один миг нашли и новую рубашку для Грэма (простую, полотняную, взамен нарядной шелковой), и принесли завтрак, и сообщили, что лошади оседланы и готовы к выезду.

В еде князь оказался на удивление непритязателен. Ему принесли самый простой завтрак — мясо, хлеб, сыр. Вино, правда, он приказал подать самое лучшее. Грэм, впрочем, все равно не мог оценить его достоинств, поскольку вина раньше не пил и не разбирался в нем. К тому же, князь велел для него разбавить вино водой, пояснив, что он еще слишком юн, чтобы пить неразбавленное.

Когда с завтраком было покончено, князь надел перевязь с мечами (у него их было два), накинул плащ, и вместе с Грэмом они спустились во двор. Там уже ждали слуги с оседланными лошадьми — вороным князя и гнедой кобылкой для Грэма. Лошадка была хороша, и он в восхищении уставился на нее.

— Нравится? — спросил князь.

Грэм кивнул. Он понял, о каком сюрпризе говорил Брайан.

— Хорошо. Что ж, тебя подсадить или сам сначала попробуешь?

— Я сам.

Он запрыгнул в седло с первой попытки, только слегка поморщился, когда неудачно оперся на сломанную ногу, которая временами еще побаливала. Гнедая стояла смирно, косила на него большим влажным глазом. Грэм поерзал в седле, приноравливаясь. Князь посмотрел на него с одобрением, потом сам взлетел в седло.

— Поедем неспешно, чтобы ты мог привыкнуть. Если устанешь, говори сразу. С непривычки может тяжело показаться.

Князь тронул шпорами коня и медленно выехал со двора, Грэм пристроился рядом. Так и началось их двухдневное путешествие в княжеский замок, который находился почти на южной границе Наи. Грэма даже охватило предвкушение чего-то светлого, каких-то радостных перемен, хотя и грустно было расставаться с Брайаном и Анастейжией. Казалось, все плохое осталось позади. Если бы только Грэм знал, как ошибался, он ни за что на свете не поддался бы на уговоры князя.

5

Наутро Грэм пошел вместе с Брайаном в мастерскую, чтобы узнать, нет ли какой работы. Мастеру он не понравился, и неудивительно: Грэм прекрасно понимал, что его внешность производит на людей неприятное впечатление. Ему заявили, что работники не нужны. К этому Грэм было готов, а потому не особенно огорчился. Он вежливо попрощался с мастером и пошел дальше.

К полудню стало ясно, что придется соглашаться на работу каменотеса. Очень не хотелось, но Грэм усилием воли задавил неприятные воспоминания, запретил себе вообще думать о Самистрянских каменоломнях и отправился на стройку. Прораб, с которым он разговаривал накануне, ничуть не удивился. Словно с самого начала знал, что другой работы Грэму не сыскать.

Некоторое время они беседовали, присев на сложенные стопкой обтесанные белые плиты. Истриец — его звали Михал, — спрашивал, знаком ли Грэм с этой работой, и где работал раньше. Грэм отвечал уклончиво, говорить о прошлом очень не хотелось, хотя он и понимал, что само умалчивание может вызвать подозрения. Но сомнения Михала, если они и были, развеялись, когда они немного поговорили на «профессиональные» темы. Грэм поразил истрийца знанием всяких тонкостей, буквально вбитых в него кнутом за два года; тот предложил довольно высокую плату и сказал, что он может приступать к работе хоть прямо сейчас. Грэм согласился.