Артур Баневич - Где нет княжон невинных

— Может, случайность? — тихо спросил Дебрен. — Два подтвержденных случая причинно-следственной связи нетипичных снегопадов с движениями войск за несколько лет… Ну-ну…

— Не майся, — улыбнулась ему Петунка. — Мне уже сорок три. Так что вроде бы верно. Один случай за двадцатилетие с гаком. Только и раньше так бывало, а редкость событий доказывает лишь то, что по грошовому поводу за столь мощные средства не хватаются. Нужны дорогостоящие чары, чтобы на сотнях квадратных миль снежные метели устраивать. Я думаю, это делается исключительно по княжескому приказу…

— Так ты меня приняла за бельницкого разбойника? — расчувствовался Збрхл. — Ах ты, горюшко мо… то есть мне ужасно жаль. Но чтобы меня с теми паршивцами перепутать… Не иначе как из-за жизни в постоянной опасности. Йежин говорил, что грифон твоего отца убил. Ты говоришь — невестку. Животных вырезают, горшки бьют… Истинная кара господня. И никто не попытался навести порядок… Так, говоришь, сорок лет и… А не выдумываешь? — Он неуверенно улыбнулся. — Я имею в виду возраст. Вы с Лендой как сестры выглядите.

— Благодарю, Збрхл, — бросила Ленда слегка огорченно, но без злости.

— Спасибо, медвежонок, — покраснела Петунка. — И все же лучше больше не пей. Я могла бы быть ее матерью.

— Э-э-э, преувеличиваешь! — Ротмистр на мгновение оторвал немного дурной взгляд от трактирщицы. — Сколько тебе весен, коза?

— Сто тридцать, — буркнула Ленда, криво усмехнувшись.

— Тридцать? — недослышал он. — Ну, видите? Я же говорил, Петунке должно было тринадцать быть, когда она на свет ребенка, то бишь козу, произвела. Явная чушь.

— Почему? — воспротивился Выседел. — Девице «Л» было именно столько, когда она… э-э-э… сошлась. К тому же не в первый раз.

Дебрен беспокойно глянул на Ленду. И правильно сделал. Глаза у нее стали узкие, кошачьи.

— Господин Йежин, — сказала она тихо, — если это какие-то глупые шутки, которых я не понимаю, то вам лучше бы…

— Спокойнее! — Петунка почувствовала, что еще чуть-чуть — и вдовство ей обеспечено. — Йежин, ручаюсь, последний человек, способный над кем-нибудь издеваться. — Она не очень весело улыбнулась. — Просто я запретила ему произносить это проклятое имя. Конечно, не тебя он имел в виду. Тебе должно было бы быть не сто тридцать, а двести пятнадцать лет. Потому что княжна Ледошка, чтоб пес наклал на ее могилу, подложила нам ту свинью, которую ты видишь, в году 1249 — м от Рождества Махруса. Будучи тринадцати лет от роду.

— Ледошка? — Ленда заморгала. — Княжна?

— Бельницкая, разумеется. Все они известны были своей распутной натурой. Мать княжащего сейчас Гвадрика, к примеру, родила паршивца, когда ей было одиннадцать с небольшим. Каким местом бабы из их паршивого рода думают, я не стану за столом говорить.

— Кажется, ты их не любишь, сестра, — медленно проговорила Ленда. — За обычаи или, может?..

— И за то, и за другое. — В синих глазах Петунки блеснули кристаллики льда. — За то, что мерзавцев рожают, нападающих на нашу страну, убивающих, насилующих, и за то, что еб… ну, трахаются бессовестно, не думая о последствиях. За семь поколений моих матерей и бабок, которые два столетия свое колесо на хребте таскали потяжелее этого, — указала она на прислоненную к стойке святыню с реки Йонд. — За то, что за семь поколений всего три женщины из нашего рода мужей нашли, а из этих трех только одна первого ребенка родила в соответствии с божьим наказом, то есть зачатого чреслами законного мужа.

Что-то сверкнуло в ее глазах, дрогнуло и тут же исчезло под длинными ресницами. Несколько мгновений она глядела на стол.

— Ты, насколько я понимаю, — восьмое поколение? — обеспокоился Збрхл.

Она, не ответив, потянулась за кубком бельницкого. Збрхл не решился возобновить вопросы, остановленный Йежином, который крутил головой и демонстрировал всем и вся руки с семью растопыренными пальцами. Збрхл, слегка растерявшийся, последовал примеру Петунки и схватил кубок.

— Простите. — Улыбка золотоволосой показалась Дебрену такой же прозрачной, как и остатки пивной пены у нее на губах. — Я редко вспоминаю те трагические события, так что чуточку… На чем мы остановились?

— На том, — начала Ленда, глядя куда-то в сторону, — что и в твоем роду с потомством…

— …были проблемы, — продолжил Дебрен. Пока что говоривший, может, то же самое, но совершенно другим тоном. При этом он постарался, чтобы его слова прозвучали мягко. И, кажется, успешно: Петунка послала ему почти теплый взгляд, Збрхл же и Выседел — подозрительные: обоснованные и никоим образом не связанные с бабушками госпожи Петунки.

— Интересно, откуда ты сколько знаешь об этом…

— Ленда! — бросил он резко. — Госпожа Петунка, продолжайте. У Ленды… ну, вам, думаю, незачем объяснять, почему у нее отвратительное настроение.

— Незачем. Кстати: в такие дни ты должен давать ученице больше свободного времени и больше… средств. Молчи, Йежин, — успокоила она мужа, пытающегося понять, в чем дело. — Заканчивая извинения: из этих семи поколений и тридцати женщин — я имею в виду только тех, кто от крови Петунелы Проклятой, а всяких там племянниц, своячениц, свекровей упускаю, — трагически погибли большинство. А овдовели все без исключения. Если соблаговолите — это я тебе говорю, Ленда, — вдовством считать потерю мужика, с которым делят ложе. Некоторых партнеров по жизни теряли по причинам, лишь косвенно связанным с грифонами, но большинство сгубили старогродец и его летучая компания. Бабок, впрочем, тоже. Разница в случае бабок состояла в том, что когда женщина из нашего рода доживала до наследницы и уже старой была, Доморед ввел неписаный закон, в соответствии с которым хозяйка погибает лишь после того, как становится бабушкой.

— Ему нужно было твердо знать, что род не оборвется, — догадался Дебрен. — Неглупо. Но немного рискованно. Дети, как известно, часто умирают, не дожив до года. На месте грифона я бы подождал, пока не родятся двое-трое…

— О чем ты говоришь? — подозрительно глянул на него Збрхл. — Какое отношение грифон имеет к смертности новорожденных?

— Дебрен, — пояснила Петунка, — будучи чародеем, мгновенно понял, о чем речь. Все мы живем под сильнейшим проклятием. Мы, женские потомки Петунелы, и наш трактир. — Она едва заметно улыбнулась Збрхлу. — Так что прости меня, медвежонок, за то, что я пожелала, чтобы твои яйца сгнили. Когда снег повалил, я была уверена, что пришла моя пора. А когда ломающаяся крыша грохнула… Ну я и ляпнула, не подумав. Прости.

— Э-э-э, — махнул он рукой. — Если б у солдата от всякого грубого слова неприятности начинались, то он не только первого боя, но и первого месяца в армии не пережил бы. Да, — покачал он головой. — Вот первого месяца в особенности.