Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – конунг

– Да, недавно.

– Но как ты не захлебнулась?

Она посмотрела искоса.

– Похоже, вы сами скрываете от своих умение плавать под водой сколько угодно.

– Почему так решила?

– Думаю, я была у самого дна.

– Не сколько угодно, – возразил я. – Наверно, есть ограничения.

– Но вы их не знаете?

– Проверять было некогда.

Она кивнула.

– Я тоже могу… долго.

– Так сколько ты там пробыла?

На ее лицо набежала тень, она опустила голову.

– Дольше, чем хотелось бы.

По моей спине пробежала незримая ящерица с мерзко холодными лапищами. Вдруг почудилось, что речь идет не о часах и даже сутках, а о годах и, возможно, больше, чем годах. То-то на ней платье странного покроя.

– И что ты последнее помнишь? – спросил я. – Какая Война Магов была последней?

Она вздрогнула, взгляд ее стал диким.

– Война Магов? Какая Война Магов?

Чашку она держит обеими руками, вздрагивает, лицо бледное, на меня поглядывает поверх нее испуганно и с жалобным видом маленькой девочки из аристократической семьи, внезапно очутившейся на тихоокеанском острове среди каннибалов.

Я старался смотреть с сочувствием, но внутри нарастает зловещий холод. Эта милая крошка пробыла на дне океана очень-очень долго. Даже страшно представить… Ни человек, ни зверь не смогли бы.

– И кто ты? – спросил я.

Она снова испуганно взглянула поверх чашки.

– Я?

– Ну да, – сказал я, – кто ты?..

Она вздрогнула.

– Не знаю.

Я сказал с досадой:

– Только не надо никаких амнезий!.. Ты не могла забыть, кто ты и что ты. Как тебя зовут?

Она заколебалась, словно назвать имя – отдать власть над собой в чужие руки, наконец прошептала:

– Иллариана…

– Прекрасное имя, – восхитился я. – Как музыка!.. Ладно, не буду спрашивать твое настоящее, это неважно. Меня зовут Ричардом, имя настоящее, но это тоже неважно. Просто в этом времени неприлично общаться, не зная имен друг друга… Итак, что ты помнишь?

Пока я говорил, она с явным удивлением смотрела и слушала, но когда задал вопрос, помрачнела и опустила голову.

– Везде темно, – голос ее прозвучал хрипло, – холодно, иногда проплывают рыбы… На дне почти ничего не меняется, только одни ракушки рассыпаются, другие растут. Вот и все…

Я пробормотал:

– Если пробыла там столетия, то могла и забыть слишком далекое прошлое… наверное, я так долго не жил, не знаю, как у стариков с воспоминаниями. Но слышал, детство помнят хорошо, а что вчера ели – забывают.

Она слабо улыбнулась.

– Я не старуха.

Я кивнул, восстанавливается удивительно быстро, щеки порозовели, первая улыбка, еще неуверенная, будто пытается вспомнить, как это делается, в глазах появляется блеск, что делает ее живее и опаснее. И эта чисто женская реакция скрыть возраст…

– Тогда ты демон, – сказал я. – Какой?

Она покачала головой.

– Я ничего не помню. Знаю только одно: кто бы меня ни отыскал, я обязана повиноваться ему.

Я помолчал, заявление довольно важное, сразу же вспомнил про всех заточенных в медных кувшинах. Мудрый Соломон многих их позабрасывал в море, и каждый обязывался служить тому, кто освободит из плена.

– Звучит привлекательно, – пробормотал я. – Если бы я был… гм… Но, увы, не вправе держать рабов или рабынь, это противоречит христианству, если о нем слыхала. Все люди свободны, хотя и не все пока что, слава богу, равны…

Она смотрела внимательно, в глазах удивление, покачала головой.

– Я не человек, ты сам сказал.

– Это многое упрощает, – признался я. – Животных пока что в рабстве держать можно. Потом, конечно, им тоже придется дать права, даже избирательные, а то и место в правительстве, но пока что туда допускают только ослов…

– Тогда я твое животное, – сказала она.

Я подумал, сказал нерешительно:

– Ладно, пока не поймем, кто ты и что ты, будем считать тебя чем-то вроде домашней рыбки или птички. Собачка у меня уже есть, как видишь.

Она покосилась на Бобика. Рычать он перестал, но глаза еще красные, а шерсть улеглась не полностью.

– Собачка непростая, – произнесла она тихо.

– Я сам непростой, – сказал я с достоинством. – А по нашей вере мы все непростые, так как дети Господа. Ну да, ты о нем не слыхала. Это плохо, инквизиция на такие вещи смотрит строго. Ладно, я постараюсь ввести тебя в курс, а то тебе не выжить… У тебя как с памятью?

– Памятью?

– Ну да, – сказал я, – хорошо ли запоминаешь?

Она поняла, кивнула.

– Да, я ничего не забываю.

– Это упрощает задачу, – сказал я. – Кто бы подумал, чем я буду заниматься с женщиной наедине ночью!

Она слабо улыбнулась и опустила веки. Тень от длинных ресниц легла на впалые щеки. Я спросил, не холодно ли, она не ответила, я накрыл ее курткой и тихохонько поднялся наверх.

В ранний предрассветный час море выглядит серым, неприятного свинцового цвета, как и сам корабль от клотика до киля, но едва вспыхнули нежно-алым в небе облака, мир начал наполняться робкими красками, а когда из-за удивительного горизонта из воды показался край солнца, все вспыхнуло и заискрилось.

Я невольно зажмурился, давая глазам привыкнуть к внезапному блеску волн.

Сэр Торкилстон стоит неподалеку и зачарованно смотрит вдаль. Услышав мои шаги, быстро обернулся.

– Как она?

Я отмахнулся.

– Да так, ничего. Оклемается. У нее был амулетик, что позволяет продержаться полдня под водой. Ей повезло, подоспели вовремя.

– Повезло, – согласился он с подозрительной готовностью.

– Что говорят матросы?

– Разное. Есть обеспокоенные, но капитан сказал, что вот-вот обогнете Зуб, а там женщина сойдет на берег. За такое время ничего ужасного просто не случится.

– Молодец Ордоньес, – сказал я. – Впрочем, адмирал и не должен быть суеверным. А стена все понижается…

Он кивнул, но смотрел не на стену Зуба Сатаны, а в морскую даль.

– Сэр Ричард, – проговорил он дрогнувшим голосом, – не пойму… как она не переливается?

– Кто?

– Вода, – пояснил он и повел рукой. – Смотрите, там же нет берега!.. Она должна вылиться в бездну…

Я похлопал его по плечу.

– Пожалуй, ты уже готов услышать, что Земля не на черепахе.

– На слонах?

– Сам ты слон. Можешь мне не верить, так и Коперник советовал, он просто просил учитывать дикое предположение, что Земля – шар, и не стоит на месте, а двигается вокруг неподвижного Солнца. Ты в это тоже не верь, а то свихнешься, но корабль надо вести так, словно вся эта дикость – правда.

– Но ведь Господь…

Палубу под нами ощутимо тряхнуло. Между каменной стеной и кораблем море забурлило. Выметнулись длинные щупальца толщиной с корабельные мачты, но длинные и гибкие.

Раздался крик, матросы забегали, как мне показалось, бестолково, а следом на палубу обрушились огромные щупальца, затрещали хрупкие переборки. Послышался дикий вопль, одно щупальце сшибло матроса, но, к счастью, не ухватило, а слепо шарило в поисках более крупной добычи.