Карен Миллер - Утраченная невинность

— Ничего. Мне надо идти. Отдохну немного перед заклинанием.

— Отдохни здесь.

— Даф, если я останусь, то сомневаюсь, что кто-нибудь из нас отдохнет.

Она ударила его.

— Говори за себя! Я знаю, что можно делать, а чего нельзя.

Эшер потер то место на груди, куда пришелся удар. Кулачок у Дафны, оказывается, крепкий, когда она сердится.

— Ты не поняла. Я хотел сказать, что рано или поздно ты снова заговоришь о Гаре, мы станем спорить, и я все испорчу. И он пальцем провел по ее щеке и добавил: — Испорчу это.

Она поймала его руку. Прижалась губами к пальцам.

— Не испортишь.

— Знаю, но… ухожу, — вздохнул Эшер. — Хочу зайти к Мэтту. Надо выяснить отношения. Мы стали избегать друг друга.

— Насчет Мэтта не беспокойся. — Лицо Дафны вытянулось. — Он переживет.

— Он переживет, а я нет. Я нежный цветок, милая, — пошутил он. Дафна снова стукнула его, и он засмеялся. — Ого!

Она распахнула дверь.

— Прекрасно. Тогда убирайтесь, господин Цветок. Утром увидимся.

— Ты что, даже не проводишь меня?

— Проводила бы, если бы ты этого заслуживал.

В ответ он быстро наклонился, поцеловал ее и, наслаждаясь замешательством, отразившимся на ее лице, сбежал по лестнице. Выражение ее глаз согревало его всю дорогу до дома. Он сказал ей правду. Добравшись до Башни, Эшер направился прямо на конюшенный двор, к Мэтту.

Тот все еще работал — сидел в своей каморке и чинил уздечку. От печки, стоявшей в углу, исходил жар; внутри томился горшок с каким-то варевом, а на плите сверху кипел чайник. Эшер плотно закрыл дверь и направился к кухонному шкафу. Достал кружку, заварной чайник и налил себе чаю. Мэтт, храня молчание, откусил новый кусок вощеной нитки и продел его в ушко иглы.

Эшер вздохнул. Он положил в чай ложку меда и, помешивая, произнес:

— Ты говорил, что не влюблен в нее.

— Не влюблен, — подтвердил Мэтт, помолчав.

— Почему же тогда тебя бесит, что я влюблен?

— Разве я говорил, что меня это бесит?

Потеряв терпение, Эшер бросил ложку.

— Тебе и не надо ничего говорить! У тебя это на физиономии написано. Не хочешь объяснить, что происходит?

Мэтт не поднимал глаз от уздечки, продолжая шить.

— Ничего не происходит.

— Разве? — Эшер осторожно поставил кружку. — Тогда почему ты на меня не смотришь, Мэтт? Почему прячешь глаза, когда говоришь «я не люблю ее»?

Мэтт посмотрел на него. Воткнул иглу в клубок ниток и встал.

— Я не прячу. Или тебе есть дело до моих переживаний, Эшер? Какие пустяки. Почему бы тебе не заняться своими делами и не предоставить мне…

Мэтт не закончил — со стороны стойл донесся треск, и он резко повернулся на звук. Оба бросились к двери; Мэтт добежал первый, ударом отворил дверь и выскочил в конюшню. Лошади волновались, вставали на дыбы и лягались, напуганные громкими звуками ударов по дереву и треском ломающихся досок.

Мэтт выругался.

— Опять эта проклятая скотинка! Никакого проку от него, одно беспокойство. Эшер, хватай веревку подлиннее. Мне потребуется твоя помощь.

Жеребенок серой масти, некогда поранившийся по дороге от Дораны в Башню, бился в своем стойле. Встревоженные парни Мэтта выбегали из верхних помещений, на ходу натягивая сапоги и куртки. Сам он схватил брошенную Эшером веревку и побежал к стойлу.

— Стойте здесь, ребята, — скомандовал он своим молодцам. — Не надо беспокоить его, он и так паникует.

Эшер заглянул в стойло жеребенка поверх дверцы. Животное лежало возле стены. Оно оказалось в западне — задние ноги застряли меж досок, которые жеребенок проломил копытами. Эшер заметил кровь. Раньше уже случалось, что лошади погибали вот так, истекая кровью. Времени у них с Мэттом было немного.

Понимая друг друга без слов, они молча зашли в стойло. Жеребенок начал биться, стараясь вырваться из ловушки. Эшер подошел к нему спереди, одну руку положил на голову жеребенка, другую на шею и прижал к застланному соломой полу, помогая себе коленями. Животное всхрапнуло и попыталось вырваться, но Эшер держал крепко. Мэтт быстро опутал одним концом веревки передние ноги жеребенка, другим — задние, крепко затянул узлы, посмотрел на Эшера и кивнул.

— На счет три. Раз… два… три!

Он потянул за веревки, а Эшер — за шею и голову, высвобождая животное из пролома. Когда это удалось, Эшер снова навалился на жеребенка коленями, а Мэтт развязал узлы и распутал веревки. Юный Джим, всегда вовремя оказывавшийся под рукой, уже отодвинул щеколду свободного стойла, и они вместе разом впихнули туда животное. Жеребенок немедленно принялся скакать и взбрыкивать, выплескивая страх и ярость, а они, обливаясь потом и тяжело дыша, вышли во двор.

— Спасибо, — произнес Мэтт. — Вот скотина неблагодарная.

Эшер ухмыльнулся.

— Кто — я или он?

Мэтт в ответ как-то криво ухмыльнулся.

— А ты как думаешь?

Вокруг шумели парни Мэтта, и продолжать в их присутствии откровенный, даже неприятный разговор было невозможно.

— Думаю, пора мне идти. Позже поговорим, ладно?

Мэтт собирал веревку кольцами и снова прятал глаза.

— Если ты настаиваешь…

Озадаченный и уязвленный, Эшер засунул руки в карманы.

— Хочешь сказать, что говорить нам не о чем?

Мэтт посмотрел ему в глаза. Лицо у него было грустное и усталое.

— Хочу сказать, что из нашего разговора вряд ли толк получится.

Почувствовав себя оскорбленным, Эшер повернулся и зашагал прочь. Не останавливаясь, бросил через плечо:

— Да, чуть не забыл… не надо больше оказывать мне услуг, Мэтт.

Он был в ярости и все же надеялся, что Мэтт бросится за ним. Или хотя бы окликнет. Сделает хоть что-нибудь, но не допустит разрыва.

Мэтт ничего не сделал.

Ну и пусть. Пусть Мэтт разыгрывает неудачника, если ему угодно. А у него, Эшера, есть другие друзья и другие заботы. Такие, как заклинание погоды.

Два часа спустя, когда опаляющее пламя магии наконец угасло, Эшер позволил ногам подогнуться и рухнул на пол Погодной Палаты. Сквозь ресницы он видел, как ласковый дождь поливает яблоневые сады его родной земли, а над прекрасными долинами, поросшими виноградной лозой, кружатся хлопья снега.

— Держи, — сказал Гар, протягивая чашку с отвратительным пойлом Никса. Трясущейся рукой Эшер принял ее и выпил густое зелье, пахнущее травами и уксусом. Желудок свело судорогой, но он подавил спазм и не позволил содержимому извергнуться обратно.

Гар потянулся к нему, держа в руке мокрую тряпку.

— Теперь лицо…

— Я сам, — с трудом пробормотал Эшер. — Мне нянька не нужна.

Он приложил тряпку к окровавленному лицу, но даже через нее чувствовал встревоженный, заботливый взгляд Гара.

— Не старайся делать так много за один раз. У олка не может быть столько магической силы.