Дмитрий Денисов - Изначальное желание

Я задумчиво произнес, смотря на лошадку:

— Не болтун. И не исхудал. И масла мне никуда не надо. Вернее, похудел, но не сильно. А сила моя не в руках. Но в голове. И в сердце. Потому как желания мои именно там. И сильны они настолько, что никакой силач не может совладать с ними.

Он демонстративно смерил меня взглядом. И вызывающе прогудел:

— Да?!

— Да, — спокойно подтвердил я.

— А ну дай руку, — предложил он.

— Держи.

Я почувствовал, как его огромная твердая ладонь, точно стальная клешня, ухватила мою продолговатую кисть. В голову сразу ударила боль от ожогов, от разбитых пальцев, от наковальни, неосторожно оброненной на ногу. Да много еще от чего. Вся его жизнь промелькнула передо мной. Я воочию убедился, какой счастливой и прекрасной она была, несмотря на изнурительный тяжелый труд. Но кроме труда, он страстно не желал ничего. Пудила усмехнулся, глядя мне в глаза, и принялся медленно сжимать ладонь. Чем сильнее он сжимал, тем шире становилась его простодушная улыбка.

Но так длилось недолго.

Я со скучающим выражением тоже стал сжимать его руку. Но пока не сильно, стараясь не разочаровывать его сразу. Он, чувствуя сопротивление, усилил хватку. Я не отставал. Он снова надавил — я ответил. Улыбка уже поблекла, и оборачивалось недоуменным выражением. Я хранил каменное спокойствие, отрешенно изучая холку Гриворыла. Лошадка прядала ушами, отгоняя назойливых слепней, и временами фыркала. Она радовалась остановке и кратковременному отдыху. Зато напрягался хозяин.

Пудила уже не стеснялся, и жал изо всех сил. Лицо его раскраснелось, будто после бани, и источало настоящий жар. Глаза переполняло звериное упорство — казалось, они вот-вот выскочат из орбит. Он хрипел, кряхтел и пыжился, напрягаясь всем телом. И откровенно злился, бросая на меня гневные взгляды. Хотя сам недавно жаловался, как скучно быть самым сильным, когда никто не желает с тобой силой мериться. Подобное утверждать могу лишь я, потому как не встречал еще тех, кто мощью своей был бы мне подобен. Но я стараюсь молчать, ничем себя не выдавая.

Настал мой черед растягивать улыбку. И торжествовать. Я внимательно смотрел в его округлившиеся глаза, до сих пор таящие непокорность. Он не мог признать поражения, и втайне надеялся на реванш. Но я оказался неумолим. Мои тонкие длинные пальцы с адской силой сдавили его клешню. Он взвыл не своим голосом. Я же кровожадно оскалился. И вдруг резко привстал, легко взмахнув рукой. Огромный неподъемный Пудила, точно снаряд, пущенный из катапульты, высоко взлетел в воздух. Он вопил, орал благим матом, ничего не соображая. А еще забавно болтал руками и ногами. Да, нечасто попадаются те, кто мог бы так легко подкинуть его грузное тело.

Описав дугу, он мягко приземлился в стог сена — я нарочно забросил его туда. Из-за стога с недовольным карканьем вырвалось несколько ворон. Они желали лишь одного — убраться куда подальше. Ругань и крики кузнеца тут же поглотила сухая кипа. Но через миг его всклокоченная голова высунулась наружу. Глаза светились праведным гневом. Но за его плотной завесой мерцало великое изумление. Еще глубже таился простой человеческий страх — страх перед неведомой силой. Я добродушно улыбнулся, закрываясь ладонью от солнца.

— Ну как? Теперь веришь?

— Да я тебя… — погрозил он волосатым кулаком. Но голос его уже не пах былой решимостью.

— Оговорюсь сразу, — предупредил я, — кидаться на меня бесполезно. Я не намерен калечить тебя, мастер Пудила. Ты хороший человек. И труд твой ценен — ты нужен людям. Поэтому уйми свою ущемленную гордость, свое самолюбие, и полезай обратно.

Он позлился еще немного, выбрался и принялся отряхиваться от соломы.

— Ну, Роберт! Ну, смотри у меня! — ворчал он уже тише.

Подойдя к повозке, он с трудом взобрался на свое место. Я не сводил с него взгляда. Тяжело вздохнув, он повернулся ко мне.

— Где ж ты такому научился?

По моим губам скользнула легкая усмешка.

— С мое по миру поброди — и не такому научишься! Сам то как? Цел?

— Да цел, вроде…

— Ну и хорошо. Я ведь нарочно тебя в стог закинул. Иначе бы так шлепнулся…

— Да, шарахнулся бы — не горюй. С моей-то тяжестью.

Внезапный порыв ветра всколыхнул конскую гриву, тронул мои пепельные локоны, и заставил перешептываться поля. Потянуло свежестью реки. Я блаженно засопел, и снова покосился на него.

— Ну теперь-то веришь мне?

Он снова пристально вцепился в меня глазами и сощурился.

— Не, и сейчас не верю!

— Отчего же?

Пудила в последний раз отряхнулся и покачал головой.

— Не кузнец ты! Хоть убей — не кузнец. Ни один кузнец на свете не мог бы так легко подбросить мастера Пудилу. Такое под силу лишь сказочным богатырям. Но не смертным мужам.

— Я не тот и не другой, — подчеркнул я.

— Так кто же? — ползли вверх его густые брови.

— Ты сам назвал меня Робертом.

— Но кто ты?

— Это неважно.

Пудила нахмурился, обиженно шмыгнул, и бойко стеганул Гриворыла.

— Ннооо, пшел уже!

И мы со скрипом тронулись дальше. Некоторое время он еще дулся и бурчал нечленораздельно, но я прекрасно слышал, ведь я слышу. Он бормотал о том, как всегда зарекался не брать с собой попутчиков. И как всегда пренебрегал зароком. Я только и делал, что виновато разводил руками, и простодушно улыбался, мол, я — не я. Но вскоре мы снова общались как прежде. Он уже откровенно восхищался моими атлетическими способностями, и допытывался, откуда они у меня. Я уклончиво отвечал, выдвигая туманные объяснения. Или откровенно лукавил, чтобы снова не изломить его примитивное хрупкое мышление. И мы весело коротали время.

А время ползло вместе с нами вдоль пыльной укатанной дороги, иссеченной множеством различных колес. Я видел эти следы своим внутренним взором, словно старые записи в огромной книге. Я видел, кто здесь ехал в прошлом году, я видел — что он вез. И столь четки оказались те воспоминания, что никакие дожди, снега и бури не смогли смыть вековечную память, въевшуюся в плотную толщу тракта. Время и воспоминания — два извечных спутника, бредущие неведомо куда. Уходит время, а с ним уходят и воспоминания. Чем дальше, тем туманнее они. Но есть один страж, что призван оберегать их. И имя ему память.

Я оглянулся. Теперь и наши следы вошли в историю этой дороги. Теперь и я оставил здесь свою запись. Жаль только — никто ее не может потом прочесть. Никто не наделен такими чувствами. По крайней мере, не встречал пока таких.

— Далеко еще до города? — спросил я, вглядываясь в голубеющую даль.

— Не очень, — отозвался Пудила. — Еще три деревеньки — и доехали. Ты поесть не желаешь?

— Нет, не желаю.

— Есть тебе побольше надо, — высказал он свое мнение. — А то вон как исхудал да побледнел.