Гарри Тёртлдав - Молот и наковальня

Теперь настала очередь патриарха впасть в глубокое раздумье.

— Ладно! — внезапно решился он. — Будь по-твоему. В конце концов, ты давно доказал, что на тебя можно полагаться; во всяком случае, тогда, когда ты дал слово. Не думаю, чтобы ты нарушил его и на этот раз.

— По рукам, святейший! — И Маниакис действительно протянул руку Агатию.

Рука патриарха оказалась холодной, рукопожатие нерешительным, а в голосе его звучало беспокойство, когда он продолжил разговор:

— Ортодоксы сурово осудят меня за то, на что я сегодня дал свое согласие, величайший. Их мало интересуют те выгоды, которые получит в результате империя в целом. Результатом достигнутого нами сегодня соглашения может стать раскол святой церкви, о котором мы уже однажды говорили. Ортодоксы будут твердо стоять на своем, утверждая, что я уступил давлению светской власти. Они найдут серьезную поддержку у части населения.

— Тебе известно о церковной политике и истории расколов неизмеримо больше, чем мне, святейший, — заметил Маниакис. — Но мне кажется, в случае раскола гораздо чаще побеждала та сторона, которая пользовалась поддержкой светской власти. Я не ошибаюсь?

— Истинно так, величайший. — Лицо Агатия просветлело.

— Уверяю тебя, ты получишь такую поддержку в полной мере!

— О, это великолепно! — Агатий рискнул улыбнуться, и улыбка оказалась ему очень даже к лицу. — Значит, нам удалось заключить полюбовное соглашение: я благословляю твой брак, а ты даешь клятву остаться в столице. Чудесно.

— Да, я остаюсь, — подтвердил Маниакис. — Но наше соглашение должно содержать еще один пункт, по которому ты обязуешься отменить наказание, наложенное тобой на святого отца Филета за то, что он осмелился провести обряд моего бракосочетания с Лицией.

— О, величайший никогда не забывает оказанных ему услуг! Прекрасное качество! — одобрил Агатий. Но улыбка патриарха слегка поблекла. Помолчав немного, он добавил, больше для себя:

— Подобные добродетели следует всячески поощрять. Я согласен включить этот пункт в наше соглашение.

— Услуги, оказанной мне тобой, я тоже никогда не забуду, — заверил его Маниакис.

Получив подобное обещание, патриарх вновь расплылся в улыбке.

Маниакис с Лицией сидели за ажурной решеткой, отгораживавшей в Высоком храме специальное помещение для членов императорской семьи. Пергамент с текстом патриаршего разрешения на брак уже покоился в хранилище, где Автократор содержал важнейшие государственные документы. Маниакис полагал, что Агатий поступил точно так же с его письменным обязательством никогда не переезжать из Видесса в какое-либо иное место, если только его не принудят к тому непреодолимые обстоятельства.

— Сегодня в храме яблоку негде упасть, — заметила Лиция.

Действительно, кое-кто из пришедших в последний момент сановников так и не смог найти себе места на скамьях; те были битком забиты простолюдинами, пришедшими выслушать обещанное воззвание патриарха.

— Хорошо, что обращение к народу будет исходить не от меня, а от Агатия, — сказал Маниакис. — Если бы объявление сделал я, люди решили бы, что согласие патриарха вырвано у него против его воли. Тогда как воззвание, обнародованное им самим, будет воспринято всеми как победа здравого смысла.

Он собирался добавить еще что-то, но шум в храме внезапно смолк. Это означало, что Агатий идет к алтарю. Действительно, спустя минуту патриарх, сопровождаемый целой свитой низших клериков, размахивавших кадилами, уже стоял в центре храма. Воздух наполнился густым ароматом благовоний.

Встав перед алтарем, Агатий простер руки к суровому лику Фоса, изображенному на куполе Высокого храма. Прихожане поднялись с мест. Скрытые от любопытных взглядов за ажурной решеткой Маниакис с Лицией сделали то же самое. Вслед за Агатием они вместе с остальными молящимися прочли символ веры:

— Будь благословен, Фос, владыка благой и премудрый, милостью твоей заступник наш, пекущийся во благовремении, да разрешится великое искушение жизни нам во благодать!

Маниакис испытывал меньшее удовольствие от литургии, чем обычно. Сегодня она не столько объединяла его с единоверцами, сколько отдаляла от ожидаемого им с нетерпением момента — от начала патриаршей проповеди. Даже слова молитвы скорее просто слетали с его губ, нежели исходили от сердца.

Агатий еще раз прочитал символ веры, затем медленно опустил руки, подав пастве знак садиться. Сам патриарх некоторое время продолжал стоять молча; напряжение среди присутствующих нарастало с каждой секундой.

— Он родился актером, — прошептала Лиция. Маниакис согласно кивнул, но знаком призвал ее к молчанию.

— Возрадуемся! — внезапно возопил Агатий. Его зычный голос разом заполнил весь храм и громовым эхо отразился от купола. — Возрадуемся! — повторил он уже более спокойно. — Величайший Автократор именем Господа нашего, благого и премудрого, поклялся править империей исключительно из ее столицы, славного Видесса. Отныне и до тех пор, пока Фос не призовет его к себе!

Слухи, распространившиеся по городу за последние несколько дней, твердили о том же, но всем известно — слухи часто лгут. И Агатий, что тоже всем было известно, иногда лгал, однако гораздо реже, чем слухи. Высокий храм буквально захлестнул шквал радостных криков, заставивших загудеть огромный купол.

— Они тебя любят, — заметила Лиция.

— Они мною довольны, поскольку я остаюсь, — ответил Маниакис. — Но они же взвыли бы, словно стая волков, требуя моей крови, если бы патриарх так же театрально объявил о моем намерении послезавтра отплыть на Калаврию.

Прежде чем Лиция успела что-либо сказать, Агатий продолжил:

— Вне всяких сомнений, великий Фос благословит Автократора, своего наместника на земле, за столь смелое и мудрое решение. Вне всяких сомнений. Господь наш также не обойдет своими благодеяниями Видесс, царя городов, который пребудет вечной столицей нашей империи отныне и вовеки! Да будет так!

— Да будет так! — хором отозвались все находившиеся в храме.

Маниакис напряженно ждал, когда же Агатий продолжит. Патриарх решил сперва предъявить народу то, что он получил от Автократора. Интересно, под каким соусом он намерен подать то, чем пришлось пожертвовать ему самому?

На сей раз патриарх медлил не для того, чтобы усилить напряженность ожидания. Он просто колебался, как самый обычный человек, не желающий признаваться в том, что ему пришлось пойти на попятный. Наконец Агатий все же перешел ко второй части:

— На плечах Автократора лежит тяжкое бремя. Ежедневно и ежечасно он предпринимает поистине героические усилия с тем, чтобы вернуть Видессийской империи ее былую славу. Любая, даже самая незначительная помощь, оказанная ему в делах его, явится неоценимым благом для всех нас. Все мы знаем о постигшей нашего Автократора тяжелой потере. Его жена, его первая жена, — скончалась, подарив ему Ликария, законного сына и наследника.