Гарри Тёртлдав - Молот и наковальня

Вокруг двигавшейся вперед основной массы войск клубилось целое облако постоянно высылаемых во все стороны разведчиков. Если бы каган захотел нанести удар, он мог это сделать. Но не в его силах было напасть неожиданно. Когда войско двигалось по лесистой местности, Маниакис высылал в близлежащие рощи по несколько рот конницы, чтобы убедиться в отсутствии засады. Да, он уже почти поверил, что его воины будут доблестно сражаться и впредь, но ему хотелось, чтобы они вступили в следующую битву на условиях, диктуемых им, а не каганом Кубрата.

Ближе к полудню второго дня к Автократору подъехал один из вернувшихся разведчиков; рядом с ним, верхом на осле, знававшем лучшие дни, трусил малый в домотканой крестьянской одежонке. Разведчик слегка подтолкнул фермера локтем. Тот начал:

— Ах, величайший… — и то ли от излишнего благоговения, то ли боясь не правильно обратиться к своему владыке, замолчал, словно язык проглотил.

Тогда вместо него заговорил разведчик:

— Величайший, этот парень попался нам навстречу, бежал с северо-запада. Он сказал, что все кубраты, сколько их есть на свете, я повторяю его слова, собрались неподалеку от его земельного надела, после чего он и удрал оттуда, поскольку не имел ни малейшего желания дожидаться, пока выяснятся их дальнейшие намерения. — Разведчик неожиданно хохотнул:

— Я бы не стал его за это винить, величайший.

— И я не стану. — Маниакис повернулся к фермеру:

— Где находится твой надел? Какое расстояние ты успел преодолеть, прежде чем встретил моих конников?

Поскольку дар речи, судя по всему, покинул фермера надолго, за него снова ответил разведчик:

— Его поля находятся к югу от Варны, величайший. А значит, от нас до кочевников не более чем полдня пути верхом.

— В таком случае мы остановимся прямо здесь, — сразу решил Маниакис.

Услышав его слова, находившиеся рядом горнисты тут же протрубили сигнал, приказывавший войскам остановиться.

— Получишь фунт золота за хорошие новости, — сказал фермеру Автократор.

— О, благодарю тебя, величайший! — радостно вскричал тот; деньги сделали то, чего не удавалось добиться никакими иными средствами: развязали бедному малому язык.

Маниакис с Симватием устроили короткое тайное совещание.

— Как ты считаешь, сумеют твои люди сперва притвориться, будто в страхе бегут от кубратов, а затем развернуться и принять бой? — спросил Автократор.

— Ну-у… Думаю, да, — ответил Симватий. — Ты хочешь устроить сражение прямо здесь? Что ж, место действительно подходящее. Вокруг поля, на которых обычные для варваров хитрости и уловки мало что дадут. А если что-то пойдет не так, нам открыт путь к отступлению.

— Ты правильно понял, — сказал Маниакис. — Хотя я даже думать не желаю об отступлении. Но есть еще одно: это место идеально подходит для того, чтобы установить здесь те игрушки, которые везут в своих фургонах саперы. У меня не будет возможности использовать их, если я позволю Этзилию заказывать музыку.

— Тоже верно, — согласился Симватий. — Значит, ты хочешь, чтобы завтра я двинулся вперед, обнаружил кубратов, а затем пустился в бегство, словно мим на арене Амфитеатра, делающий вид, будто он наложил в штаны?

— Именно этого я и хочу, — подтвердил Маниакис. — Я очень надеюсь, что каган до сих пор в глубине души считает нас трусами. Но еще сильней я надеюсь на то, что он ошибается.

— Будет прекрасно, если обе твои надежды оправдаются, — заметил Симватий. — Ибо если твои ребята, увидев моих бегущими, не выдержат и побегут сами, то кубраты погонят нас назад до самого Видесса, если раньше не лопнут от хохота. Такое уже случалось.

— Я не нуждаюсь в напоминаниях, — сказал Маниакис. Он действительно прекрасно помнил, как спасался бегством от Этзилия. — Завтра, если на то будет воля Господа нашего, бежать придется варварам.

Подобно тому как это делалось каждую ночь после выхода войска из Видесса, Маниакис приказал расставить часовых вокруг всего лагеря. Он не желал оставить кагану кубратов ни единой лазейки для внезапной ночной атаки. Он не хотел оставлять Этзилию ни единой лазейки ни для чего.

На траве еще лежали капли росы, а воздух был холодным, когда отряд Симватия двинулся на север, с таким горделивым и вызывающим видом, будто представлял собой всю видессийскую армию. Маниакис развернул свои главные силы в линию, оставив посередине пустое место, которое впоследствии должны были занять люди Симватия. У Автократора осталось достаточно времени, чтобы объяснить своим воинам, как им следует себя вести, когда вернется преследуемый кубратами передовой отряд. Пока он давал разъяснения и указания, саперы разгрузили свои повозки и вскоре уже собрали метательные устройства, используя инструменты, привезенные из столицы. По просьбе саперов Маниакис дал им в помощь конников.

После этого воинам оставалось только ждать, поглощая черствые корки, хранившиеся в седельных сумах, и запивая их скверным вином из кожаных мехов. День, как и ожидал Маниакис, постепенно становился все более жарким и душным. Вскоре едкий пот начал заливать глаза. Одетый в плащ поверх кольчуги, под которой находилось теплое нижнее платье, Автократор чувствовал себя так, будто сидел в парильне столичных общественных бань.

Но вот из леса показались разведчики. Пришпорив своих коней, они помчались к Маниакису с криками:

— Они приближаются!

Автократор махнул рукой горнистам; те сыграли тревогу. По всей линии будущего сражения воины стали подниматься на ноги, потянулись к лежавшему рядом оружию. Маниакис тоже вытащил из ножен свой меч — полированное лезвие ярко сверкнуло в лучах солнца.

Спустя пару минут из леса появилась конница Симватия. Когда Маниакис заметил на голове дяди окровавленную тряпку, у него екнуло сердце. Но Симватий приветственно помахал ему рукой, давая понять, что рана пустяковая, и Автократор облегченно вздохнул. Симватию все же не следовало ввязываться в рукопашную, мельком подумал он.

Конники, скакавшие в арьергарде быстро приближавшегося отряда, то и дело оборачивались, чтобы пустить стрелы в гнавшихся за ними кубратов. Номады были явно поражены, увидев впереди новые, свежие вражеские силы; тем не менее они не прекратили преследования. Их хриплые гортанные вопли напомнили Маниакису хищный рев диких зверей. Но эти хищники в человеческом образе были куда хитрее и опаснее любого зверя.

Маниакис медлил до тех пор, пока не увидел в накатывающейся волне кубратов хвостатый штандарт Этзилия. Убедившись, что каган находится среди атакующих, он зычно крикнул:

— Видессия! — И взмахом руки приказал своим воинам вступить в бой.

В тот же момент горнисты Симватия протрубили сбор, что означало приказ прекратить отступление, перестроиться и встретить врага лицом к лицу.