Татьяна Шуран - Матка

Короче, мать так и не смогла примириться с переменами, произошедшими в дочери, как ни старалась убедить себя. Хотя она перестала обвинять Белю и вновь вернулась к бредовой идее о том, что этот посторонний человек и есть ее дочь, она просто не смогла всего этого пережить. Перед смертью она говорила, якобы поняла, что другая девочка — это бессмертная душа ее дочери, и просила прощения у Бели. Якобы теперь ее дочь здорова, счастлива, и ее ждет прекрасное будущее. Ну и дальше бред о какой-то новой, райской земле, где все будут счастливы. Чего ждать от умирающей женщины, разочаровавшейся в простом человеческом стремлении провести старость в уютном доме, в окружении детей и внуков?

— В условиях вторжения габбро такая старость в любом случае невозможна.

— Мы могли поддерживать хотя бы подобие, иллюзию мирной жизни — если не ради себя, то ради таких вот беспомощных, беззащитных людей, лишенных малейшей надежды!

— Ребенок-инвалид — достаточно веский аргумент против любой иллюзии.

— А ребенок, погибший во время какого-то бессмысленного эксперимента?

— Ты действительно считаешь, что Яна — это какой-то неизвестный ребенок, сознательно выдающий себя за другого человека?

— Да не важно! Даже если формально это действительно она, перемена, произошедшая с ней, чудовищна! Меня больше всего поразило, что она даже не жалеет о смерти матери! Я сама слышала, как она говорила, якобы последние годы своей прежней жизни, те самые, которые она "сбросила" — это с восьми до четырнадцати — она жила неправильно, что и привело ее к травме, что семья навязывала ей своей заботой приземленное мировоззрение, что у нее была дурная наследственность. И лучшее, что мать могла для нее сделать, это пожертвовать своими надеждами, связанными с ней… Беля не имела права навязывать им все эти идеи, подвергать такому испытанию…

— Но ведь все происходило по их добровольному согласию, и даже по их просьбе…

— Все равно… Беля — абсолютно ненормальное, извращенное существо. Я считаю, лучше умереть, чем жить такой жизнью.

(Стас Ладшев) — Здравствуй, друг мой. Как поживает первый посмертный путешественник в истории человечества?

(Валерий Комендаров) — Привет. Я, кстати, в этом деле далеко не первый и не единственный.

— Хорошо, первый в современном мире.

— Опять мимо.

— Мля! В нашем лагере первый!

— Согласен…

— Поделись впечатлениями.

— Ну…

(пауза)

— Ну? Слова забыл?

— Да вроде нечего рассказывать…

— Суфлирую. Чья была идея насчет захоронения заживо?

— Бели, конечно…

— И она как-то это объяснила?

— Сказала, что, по ее мнению, я похож на подземного царя. Характер мрачный, скрытный, собственнический. Поэтому пусть я полежу под землей.

— И?

— И закопала.

— Как ощущения?

— Вообще, поначалу — ужасно. Боль невозможная. Земля ведь, она мало того, что сырая, она в определенных количествах еще и тяжелая. Я, конечно, не без подготовки в ту могилу полез. Тяпнул сначала какой-то убийственный коктейль, который Беля приготовила, поэтому под землю попал, считай, уже полумертвый.

— А дальше?

— Дальше… ну, это как умереть в натуре.

— Что происходит-то?

— Да всякое… Вы вот тут сидите и думаете, что существует какой-то статичный, однородный загробный мир, единый для всех, как братская могила. А посмотри на нашу землю: ее за всю жизнь не перейти! Такое же и там многообразие: не перейти за целую вечность.

— А что лично ты видел?

— Ну… Беля говорит, что в земле есть все дары мира. То есть не в буквальном смысле — в могильной яме, а в мире телесности, смерти… Я видел много закоулков, комнатушек таких… вроде складов. Там много лежит разных вещей, которых нет в мире живых. Там, наверное, можно целую вечность ходить, и на каждую штуку удивляться. Как в пещере тысячи и одной ночи. Потом, там бродит много разных причудливых существ, монстров всяких. На самом деле это не самостоятельные формы жизни, а как бы некоторые силы, или законы материи, которые можно приручить, и они будут тебе подчиняться. Такая чисто практическая магия. Затем, души умерших, а также тех, кто еще не родился. Можно пообщаться, узнать, кто, зачем и почему. Правда, там, как и здесь, большинство — идиоты. Но попадаются уникальные личности. И река забвения там действительно есть. Если очень надо что-нибудь полностью забыть, можно выпить из источника.

— Ты пробовал?

— Нет. Это очень серьезный шаг с непредсказуемыми последствиями. Видишь ли, забыть — не то же самое, что исправить, искупить, изжить. Любое воспоминание — это опыт, связанный с остальным твоим опытом и всей реальностью мира. Частично затертая память ничего не меняет, только делает тебя неадекватным. Некоторые идут на это в порядке эксперимента. Многие — по глупости. Но такая возможность есть. А по берегам реки растут сонные цветы, которые внушают вдохновение и помогают управлять сновидениями. Можно увидеть все мечты и все сны на свете. И еще много чего интересного.

Вообще, в загробных путешествиях главное — не умереть по-настоящему. То есть часть тебя должна постоянно оставаться в твоем теле, напоминать о жизни, сохранять путь, по которому можно будет вернуться, поддерживать тебя в полубодрствующем состоянии. Это трудно. Такое ощущение двойственности очень болезненно. Когда сравниваешь бесконечный простор потусторонней реальности и капкан бесчувственного, ледяного, окостеневшего трупа, возвращаться не хочется вдвойне.

— Что такое гроб нетления?

— Гроб нетления — одно из устройств, идею которых я нашел в загробных хранилищах. Это как раз и есть механизм, облегчающий процесс возвращения. Он фиксирует осознание себя в физическом мире, обезболивает процесс выхода из комы и к тому же сам служит своего рода маяком. Это как бы сказочный хрустальный гроб, в котором можно спать бесконечно долго, а потом однажды проснуться.

— Что лично для себя считаешь самым ценным в таких опытах?

— Ну я же говорил, с практической точки зрения — там много всяких вещей. Насмотревшись на разные фокусы и неисчерпаемое изобилие, можно здесь много чего изобрести, смастерить, усовершенствовать. Опять же, познавательно. Иногда такая информация попадается, совершенно тебе чуждая, что уже и на себя начинаешь смотреть, как на незнакомца. Ну и в целом, воздействие тех посмертных миров, которые мне доступны, очень интенсивное, тяжеловесное. На меня хорошо влияет, будоражит, так сказать, творческую способность. Однако на других может иначе действовать. Угнетать, или свести с ума.

— А в отношении к смерти изменилось что-нибудь?

— Хе-хе. Ну, с технической точки зрения — можно сказать, да, изменилось. Для меня это обыденный процесс. Я могу сколько угодно умирать и возрождаться. И душу другого человека могу проводить в инстанцию, которая ему полагается. Вот ты сейчас помрешь — я тебя доставлю аккурат до пункта назначения, чтоб ты ненароком не застрял по дороге в каком-нибудь сомнительном заведении. Или ты думаешь, что бандиты, мошенники и несчастные случаи только здесь водятся? Там их тоже хватает.