Татьяна Шуран - Матка

— Как вам удалось спастись?

Человек-акула улегся на воде на спину и посмотрел в потолок.

— А нам, в основном, это и не удалось. Абсолютное большинство населения погибло. Те, кто спаслись, выбрали разные пути, о которых мне почти ничего не известно. Лично я принадлежал к группе ученых, занимавшихся исследованием водного мира. Перед угрозой глобальной катастрофы мы приняли решение провести эксперимент по вживлению в наш геном ДНК глубоководных акул и переселились на дно океана.

Я чуть до потолка не подпрыгнул и говорю:

— То есть ты лично участвовал в этих событиях?! Это сколько же тебе получается лет?

Человек-акула задумчиво покачался на воде.

— Наша находчивая знакомая ответила бы, что время — это очень относительно, если не сказать индивидуально…

(Беля захихикала).

— Видишь ли, сложность в том, что единицы измерения тогда были другими… то есть, время шло иначе. Но, если перевести на современное летоисчисление… включая тот период, когда я еще был человеком… выходит, мне приблизительно сто десять тысяч лет. Плюс-минус несколько тысяч.

Я просто выпал в осадок и говорю:

— Хм. Понятно. Ничего себе… Наверное, тяжело помнить столько драматических событий, пережить гибель родного мира…

Человек-акула невозмутимо поплескал в бассейне хвостом.

— Знаешь, те, кто погиб, были не такими уж ценными парнями. Не могу сказать, чтобы я жалел о своих бывших сородичах.

С этого момента кое-что в характере и рассказе Никомеда стало мне понятнее.

— Как получилось, что современное человечество даже не подозревает о вас?

— А вы вообще много о чем не подозреваете. В основном потому, что сами никому особо не интересны. Но, в качестве формальной причины, можно упомянуть, что изменение генома — это не механический процесс. Мы прошли через всеобъемлющую трансформу и обрели тело из качественно другой материальности. Как ты думаешь, для чего ты прошел соответствующий ритуал на вершине пирамиды вместо того, чтобы просто спуститься этажом ниже? Без подготовки человек не смог бы заметить меня, даже если бы прорубил ход внутрь кургана и залез в бассейн. Ты сейчас находишься в измененном состоянии сознания, благодаря чему и возможен разговор.

— А чем вы занимаетесь там, на глубине? По крайней мере из того, что мы, люди, способны понять.

— В физическом мире отражаются некоторые результаты нашей деятельности. Например, мы выводим полезные для океана организмы — правда, ваши ученые, извлеки они наших питомцев из недоступных людям глубин, не смогли бы определить, нашли они растения или животных… Еще мы гасим океанотрясения, без чего ни одна цивилизация на суше не успела бы развиться из-за стихийных бедствий, и поддерживаем благоприятную для развития на земле органической жизни температуру океана. Вы нашу работу не замечаете. Вам кажется, что все это происходит само собой, в силу внутренне свойственных природе законов.

— А тебе нужна подготовка для общения с людьми?

— Нужна. Это моя профессия. Я же сказал, что работаю наблюдателем околоземных вод. Эта пирамида, которую невежественные люди принимают за гору, специально оборудована для перехода людей-рыб в физический мир. Мы сотрудничали с некоторыми из древних, по вашим меркам, цивилизаций. Например, в Междуречье. Там нас принимали за богов.

— В чем цель ваших контактов с людьми?

Никомед пожал плечами.

— Ты еще спроси: зачем бог создал мир? Ну вот, например, я — ученый. Стало быть, цели — исследовательские. Бывает интересно.

Я задумался. На мой вкус, для одного разговора информации набралось достаточно. Я решил напоследок спросить о будущем, но трудно сформулировать фразу о том, чего не знаешь, и я говорю:

— Никомед, на что посоветуешь обратить внимание по жизни?

Человек-акула покосился на меня с любопытством.

— Ваша цивилизация так же, как и наша когда-то, находится сейчас на краю гибели. Ты должен понять, что вам предстоит сделать решающий выбор. В память о встрече я оставлю тебе одну вещь.

Тут он опустил руки в воду, между его ладонями пробежала вспышка, и через мгновение он протянул мне небольшую табличку из металла, которого я никогда не видел, и с непонятным способом нанесенными изображениями: птица, какие не встречаются в природе, с крыльями и хвостом, похожими на следы от комет, и длинной изогнутой шеей; огромный дворец, плавающий в небе среди звезд; и шар планеты, с океанами и материками, а над ним — как будто изогнутая сабля, мелькнувшая мимо. Табличка светится серебристым светом с лиловыми и малиновыми разводами — страшно в руки взять, а рисунки горят, как расплавленное золото.

Человек-акула спрашивает:

— Ты понял?

Я, если честно, понял только, что мне надо над чем-то серьезно подумать, но киваю молча. Никомед взглянул на Белю, она кивнула, я по общему примеру снял маску и вдруг снова почувствовал, словно меня куда-то уносит поток воды. А потом внутренний зал пирамиды исчез, и — раз! — я выныриваю в каком-то водоеме, а вокруг — вечернее небо, деревья темные и гора. Я понял, что оказался у подножия кургана, с вершины которого началось мероприятие. Неподалеку вынырнула Беля и кричит мне:

— Ну как?

Я хотел помахать рукой в смысле: все в порядке, и заметил, что держу ту самую табличку. Насчет ее значения — ума не приложу, но она и сейчас здесь со мной, в палатке, могу показать…

(Александр Геништа) — У меня какие-то сумбурные воспоминания. Беля сказала, что я бестолковый (смеется).

(Стас Ладшев) — Ну, все-таки?

— Началось все с того, что Беля раскапризничалась и говорит: пусть в город кто-нибудь поедет! Поискала взглядом и на меня показывает: вот ты езжай! Я говорю: зачем, Беля? А она заявляет, как будто первое, что на язык пришло: яблок мне привезешь! Я думаю: где я их буду искать? — но говорю: ладно… А она: и платье — такое, чтоб мне подошло! Я думаю: ничего себе, но говорю: поищу… А она: и почитать что-нибудь! Я говорю: в какую сторону хоть ехать-то? А она: езжай, езжай в любую, рано или поздно обязательно куда-нибудь приедешь!

С тем и отправился. И вот, вечереет, кругом — одни горы. А я то чуть на повороте в обрыв не слетел, то чуть в дерево не въехал, то вдруг руль слишком сильно выворачиваю, то как-то незаметно для себя скорость прибавляю. Сначала думал — случайно, потом — что от усталости. Но постепенно начинаю понимать, что машиной кроме меня управляет кто-то еще. И как только я начал за своим вождением пристально следить, чтобы эту постороннюю силу вычислить, она проявилась по полной программе. Короче, машину я еле остановил: то ее вперед бросало на несколько метров, то есть буквально по воздуху, то крутило во все стороны, то раскачивало. Съехал я кое-как на обочину, вывалился на землю и ну бежать, пока меня вместе с транспортом не прихлопнуло. А темно уже, не видно ничего. Пытаюсь я оглядеться, и вдруг — как будто мне вспоминается, что Беля перед отъездом сказала: ты, если будет трудно, из травы, которую я тебе дам, костер разведи! Лезу в сумку — а там, правда, моток сухой травы. И я костер разжег.