Наталия Некрасова - Мстящие бесстрастно

Она не лгала. Потому, что бог внутри меня видел. Бог проник в душу Маххати, и теперь я видела ее глазами.

…Хин-баринах склонился в учтивейшем поклоне перед красивой простолюдинкой. Девушка была осторожна — она была эсо. Хин-баринах это знал.

— Вы слишком красивы, госпожа, — никто никогда не называл ее госпожой — чтобы жить так, как вы живете сейчас. Прошу вас, садитесь, госпожа.

Маххати никогда не приходилось сидеть за таким роскошным столом и, что самое главное, никогда никто за ней так не ухаживал. Никогда. Ее пытались купить, как покупают шлюх низшего ранга на базаре. Но никто не покупал ее так. И Маххати вдруг обнаружила, что она хочет, чтобы ее купили — дорого, очень дорого. Она эсо? А что это значит, если даже свое почетное, знаменитое звание приходится скрывать? И никогда не будет у нее ни богатого и знатного мужа — потому, что эсо должен быть незаметен. Никогда она не сменит свой скромный дом, свой ткацкий станок на богатые, разубранные комнаты, никогда не понесут ее по улицам в паланкине и глашатай, бегущий впереди шествия, не будет возглашать — вот, идет такая-то, дорогу, дорогу!

— Вы рабыня клана, — внушал красивый, лощеный мужчина. — Клан никогда вас не оценит. Вам нужен человек…

А разве не так? Разве ей не отдают приказы? Разве смеет она не подчиниться? Ее либо убьют, либо вышвырнут из клана, лишив защиты и содержания. И как тогда жить? А она хотела почета — кто не хочет? Разве я сама этого не хотела? Она хотела жизни богатой и красивой — а я не хотела? Разве я сама не хотела, чтобы меня любили, чтобы мной восхищались, чтобы меня славили?

Из глаз Маххати на меня смотрела я сама. Я, Шахумай. Но из моих глаз на Шахумай смотрел — бог.

… Все так просто… только нужно выбрать верную сторону. Все так делают. Все. Хин-баринах прав… И он выведет ее, он возвысит ее… И всего-то сделать…

А кто они ей? Да никто. Есть я — и все остальное. Есть, что приятно этому "я", вот пусть оно и останется, а остальное значения не имеет. Разве не так? Разве не так учит почитаемый многими поколениями Тэмэк-хасэ махта?

…Вот, значит, как. Тех, кто не соглашался, убирали те, кто согласился…

Бог видел глазами убийцы — вот, на крыше стоит высокий поджарый старик и увлеченно объясняет что-то восторженно смотрящей на него девушке. Вот старик отворачивается, чтобы навести на небо, по которому медленно ползут две луны трубу с отполированными хрустальными линзами. Девушка встает и подходит к старику, чтобы якобы посмотреть на звезду Ульхаш. Старик слышит ее шаги, девушка и не скрывается. А затем резко толкает старика вниз…

… -Харанхаш-хасэ, Шахумай-эшхани послала меня поклониться подарком.

День макин — день, когда на исходе года, в конце весны, дарят подарки с пожеланиями тем, кто дорог.

Мужчина улыбается, разворачивает сверток — там мой кинжал. Непонимающе смотрит на подарок. Затем усмехается.

— А она любит шутить, ваша… — не договаривает. Глаза поднять еще успевает, чтобы увидеть, как уходит мнимая служанка.

Значит, только двух. Остальных убивали другие. Имена. Бог слышит голос хин-баринаха… Значит, он посылал убийц сам… О, наверное это правильно. Только он и убийцы. Он знает всех убийц и знает, кого надо будет убрать после того, как все будет сделано…

Да, бог внутри меня был удивлен. Он ожидал другого. Значит, он действует руками других и отводит подозрение от себя… Руками малых он сокрушит великих. Затем начнется свара среди малых… Он обманул и архуш-баринаха и баринаха. Усиленный гарнизон… А ведь его поддержат, как освободителя от власти пяти кланов. А послабления торговым людям? А его такая странная дружба с таргаринцами? Баринах, говорят, держит руку Ильвейна… О, он все предусмотрел, все за него! Ошибся только с инут — они не станут его эсо. А их в Араугуде уважают. Они встанут против него. Но их немного.

— Зачем?

— Зачем? — вдруг осмелела Маххати. — Затем, что мне всю жизнь придется быть простолюдинкой! Всю жизнь выполнять чужие приказы! Не иметь своей воли! Я — содержанка клана! Ненавижу тебя! Ненавижу! А хин-баринах даст мне все! — зверь, таившийся внутри Маххати — или меня самой? — выскочил. Но бог еще не успокоился и не ушел из меня. Зверь и бог схватились насмерть. Я слышала треск костей и хриплый, предсмертный рык… Мне казалось, что эта схватка — внутри меня, что они сейчас разорвут меня…

Когда бог снова уснул во мне, и капля старой крови рассеялась в струях моей низкой крови, я стала видеть. У Маххати была сломана шея. А когда я посмотрела на себя в полированное серебряное зеркало, мне стало страшно. Я отвернулась в ужасе, споткнулась о тело Маххати и упала. Силы покинули меня, я словно провалилась в бездонную черную яму. Мой слабый, жалкий крик, похожий на предсмертный вой зверя, задрожал и затих где-то далеко позади — или наверху?

Это смерть? Неужели она — такая…

Я очнулась от того, что кто-то тряс меня и плакал. Я открыла глаза. Как же тяжелы были веки… Это был Кайаль. Он плакал, он думал, что я мертва. А я была такой усталой, мне было все равно…

— Кай…

Я снова провалилась куда-то. Наверное, теперь я просто спала. Очнулась я в своей постели, чистая, под двумя покрывалами — и все равно меня трясло. Пробуждение старой крови дорого стоит. Я ненавидела свое тело, оно причиняло мне боль. Но я вернулась. И рядом со мной сидел Кайаль — осунувшийся, перепуганный, но самый настоящий, мой любимый и единственный человек.

Мы не говорили. Все и так было ясно. Он не упрекал меня — пока не упрекал. Что же, следует воспользоваться своей слабостью и перележать, пока его гнев не уляжется. Я попробовала поднять руку и коснуться его длинных волос, но так ничего и не получилось. Он улыбнулся, но губы у него дрожали. Мои чувства все еще были болезненно обострены, и я услышала шаги и шорох открываемой двери даже раньше, чем Кайаль. Странное ощущение — я почувствовала кто именно стоит за этой дверью еще раньше, чем она открылась. И успела увидеть то, что сейчас произойдет. Все силы ушли на то, чтобы вцепится в Кайаля и заорать — не надо! Кайаль не смог прыгнуть, потому Хорни остался жив.

— Не тронь его! — вопила я из последних жалких своих сил. — Он друг! Таггваддур-эсо и гиквах! Вспомни!

Кайаль стоял над упавшим Хорни и держал меч у его горла. Он обернулся ко мне.

— Как это прикажешь понимать, сестрица? — прошипел он. — Ты прикончила Маххати, как я понимаю, да еще и выдала нас этому хлыщу? Может, ты и есть убийца?

Я уже не смогла ответить. Перед глазами все плыло, потолок вращался, медленно опускаясь мне на грудь. Я почувствовала, что умираю…

Затмение длилось какие-то мгновения. Когда я открыла глаза, Хорни еще не успел встать с пола, а Кайаль — эсо все-таки — держал у моих губ глиняную чашку с вином.