Наталия Некрасова - Мстящие бесстрастно

— Пей, Шахумай, пожалуйста, — прошептал он.

— Да не дурите вы, — простонал Хорни, с трудом поднимаясь на четвереньки. — Честью клянусь, я действительно друг.

Надо было видеть, как они ухаживали за мной! Так приятно, когда вокруг тебя суетятся двое весьма приятных молодых мужчин, и что главное — им от тебя, в общем-то, ничего не нужно. Это я им нужна, чтобы ими потом восхищаться. Вот они и не хотят лишиться меня. Как приятно… И как приятно смотреть, как они ругаются и рычат друг на друга, по ходу дела рассуждая о наших бедах и рассказывая, кто что знает. Постепенно разговор начинал их увлекать, и Кайаль уже забыл о том, что вообще-то Хорни надо бы убить. С другой стороны, этот гиквах поклялся честью, а нас учили такие клятвы уважать. Но сейчас время, когда все рушится, и клятвы тоже…. Но должно же что-то оставаться незыблемым, иначе сама жизнь рухнет…

Итак, я возлежала на тахте, тело Маххати Кайаль отнес наверх и закутал в покрывало. Затем они с Хорни уселись рядом со мной — один на тахте, другой на полу — и мы стали решать, что же нам делать дальше.

— Наверное, надо убить хин-баринаха, — неуверенно предположила я.

— Ну и глупые же существа эти женщины, — вздохнул Хорни. Кайаль очень нехорошо посмотрел на него. Хорни поспешно отвел взгляд.

— Ну, убьете вы его, и что? Это же повод для того, чтобы начать охоту на эсо, начать гонения на все кланы, у которых эсо есть. Это лишь ускорит развязку.

— Ускорит? — спросил Кайаль. — Ты имеешь в виду, что мы все равно это не остановим?

— Смотря что вы хотите остановить, — сказал Хорни. — Что власть кланов в Араугуде и на всем юге кончается, этого уже не изменишь. И мудрее будет вашим роанам самим отдать часть своей власти, чем потерять всю. Если вы хотите это остановить, то дело безнадежное. Если вы хотите остановить раскол Эшхарина, то вы должны приструнить хин-баринаха. И опять же — роаны должны поступиться частью власти.

— Это уже дело роанов, — буркнул Кайаль. Я понимала его злость. Дальше наших клановых дел мы не заходили. На учили не совать нос в дела сильных мира сего. Наше дело — исполнять. А Хорни видел все как бы сверху, с высоты орлиного полета.

— Чего ты-то беспокоишься за нас! — набросился на него Кайаль. — Хин-баринах водит шашни с Таргарином, а ты таргаринец! Небось, если бы юг стал за Таргарин, Ильвейн оказался бы между молотом и наковальней, да и север бы ему не помог!

— Молодец, мальчик, — нагло усмехнулся Хорни. — Думать начинаешь. А если думать начал, то уж не останавливайся. Ты-то чего хочешь? Ты хочешь спокойной — если так можно сказать — жизни кланового эсо, жизни почетной и обеспеченной. И тебе все равно, что ты бездумный раб роанов, жалкая фигурка в большой и грязной игре сильных. Если надо — тебя спокойно отдадут на растерзание, а ты еще это и воспримешь как должное. Вот уж верно — великая участь эсо!

— Слушай, ты, — очень тихо сказал Кайаль. — Не тебе судить о наших обычаях. Я давал клятву верности.

— Вы ее по привычке даете. А я — по вере. В этом разница. — Он встал. — Я пойду, пожалуй. Сами надумаете, что вам делать. Я же свое дело сделал.

— Чего тебе нужно, таргаринец? — уже с нескрываемой злобой спросил Кайаль. — Зачем ты в это мешаешься?

Я чувствовала, что Кайаля сдерживает только мое присутствие. Он не хотел убийства или драки в моем доме. Хорни остановился на пороге и, усмехнувшись, пожал плечами.

— Не знаю, как принято у вас, но в Таргарине уважают просьбы красивых и умных женщин. И клятвы, им данные.

Он ушел. Кайаль повернулся ко мне.

— Это о какой такой клятве он говорил? — нахмурившись, спросил он.

— О том, что никогда и никому не скажет о том, что я эсо и о чем я его просила. И я верю ему, Кайаль. Он выполнил мою просьбу. Потому Маххати оказалась здесь.

Кайаль долго сидел молча. Ему не хотелось мириться с мыслью, что я обратилась за помощью к Хорни, и что он сумел мне помочь.

— Ты запретил бы мне, — сказала я.

— Это уж точно, — вздохнул он. — Но ты могла бы… А, впрочем, уже все равно. Но чтобы больше я этого гикваха в нашем доме не видел!

— Ты уже говоришь — наш дом?

Кайаль рассмеялся.

Когда мы выкроили немного времени, чтобы поразмыслить, мы поняли, что Хорни прав. Мы не можем убить хин-баринаха. Но молчать мы тоже не можем — иначе нас все равно убьют. Мы должны рассказать тем, кто сумеет припугнуть наместника.

— Кому? — спрашивал Кайаль. — Роану? Знаешь, этот проклятый таргаринец, этот гиквах, этот дикках недорезанный, Шуммакаш его задери, заставил меня не доверять! Даже роану!

— Не доверять мы стали гораздо раньше, и не только роанам, — осторожно заметила я.

— Да, — печально покачал головой Кайаль. — Мы живем в странное и страшное время, когда все, во что верили веками, начинает рушиться… Кому верить? Клятвы — просто звук, как понять, что человек не лжет? Что за его лицом он сам, а не что-то иное?

— Но ведь не все клятвы лживы. Да и себе-то ты ведь можешь верить? Разве сердце не скажет?

Кайаль ничего не ответил.

Мы решили пойти к тому, кому верили всегда. Тому, кто, как мы думали, был достаточно честен и достаточно умен, чтобы не предать нас и кто мог сообразить лучше нас, как поступить дальше. Конечно же, это был Агвамма. Он выслушал нас молча, затем медленно проговорил:

— Так я и думал. Я знал, что вы в это дело влезете. Знал, что так или иначе найдете виновного. Я всегда знал, что вы — лучшие. Верил в вас. И не ошибся… Что же, виновный наказан, Маххати мертва. — Он многозначительно посмотрел на нас. Мы переглянулись. — Остальное — не ваше дело. Больше вам ничего не угрожает, — сказал он таким тоном, что верить не очень-то и хотелось. Могу поклясться, он это и хотел дать нам понять. — Вы правильно не тронули хин-баринаха. Иногда эсо поступит мудро, если не убьет. Ты хорошо держишь зарок, Шахумай, — улыбнулся он мне. Правда, эта улыбка продержалась на его губах лишь мгновение, а глаза не улыбались вообще…

О дальнейшем мало что осталось говорить. Мы с Кайалем получили от роана дорогие подарки, а махта назвали нас эсоахэ. За то, что сохранили свою шкуру, по сути дела. И потому, что промолчали. Догадываюсь, что нас наверняка хотели убить, но Агвамма, скорее всего, отстоял наши жизни. После этой так называемой победы у меня на душе стало до невозможности тяжело и гадко. А заданий нам с Кайалем больше не давали. Хотя по-прежнему платили содержание эсо, даже эсоахэ…

Я ненавижу таргаринцев. Потому, что таргаринский корабль привез в Араугуд невольников. Не то, чтобы зрелище людского унижения так оскорбляло мои чувства — у меня у самой была невольница Оемаи, но этот корабль привез ту самую белокурую девушку, которая отняла у меня Кайаля.

Это было в начале сезона благоприятных ветров через год после того, как мы с Кайалем стали эсоахэ. Странный это был год. Вроде бы ничего не изменилось, но нам ни разу не давали поручений, ни разу не призывали в дом роана даже в дни праздников. Молчаливая опала. За что? Ведь мы были верны клану. Или прав был этот проклятый гиквах, когда говорил, что нас не моргнув глазом принесут в жертву, ежели это понадобится роану?