Наталия Некрасова - Повесть о последнем кранки

— Да, но как это касается рода Эмрайнов?

— А, ты ведь не читал наших родословных… "Эмрайны, божественная кровь". Вот так нас называют. Старшие этелрину. Я могу предположить только то, что Эмрайт-Эрна имел детей от женщины из людей богов. И это мы.

— Однако! А вы чем-нибудь отличаетесь от прочих… инетани?

— Нет. Но это неважно… Похоже, Фэгрэн своим словом узаконил существование детей своего брата. В те времена его слово значило все. Может, это и его уход в неведомый путь — раскаяние? Бегство? Ничего себе, герой! Обрек свой народ на Имна-Шолль и — в бега! Сволочь…

…И тогда он, наконец, решился посмотреть в окно. Он прекрасно знал, что там увидит. Но теперь он не мог сказать людям — я ничего не знаю и не желаю знать. Он закрыл глаза. Вновь двухлетний мальчик, смеясь во все горло, бежал по белому речному песку навстречу ему. А женщины, родившей этого ребенка, он уже не помнил. Может, ее и не было? Нужна ли владыке мира супруга, чтобы создать себе того, кто унаследует его власть, его силу, его все?

…Мальчик бежит по песку…

А за окном колыхалась Багровая Мгла. Тысячи жадных щупалец тянулись к скале и замку, к последнему островку этого мира. Но этот островок был неприступен. Последнее убежище. Больше не было ничего — все поглотила Багровая Мгла. Не так, как туман поглощает вечером мир, чтобы рассеяться поутру. Нет, сам мир стал Багровой Мглой, и лишь замок на скале еще оставался. И лишь сила властителя сдерживала эту живую Мглу. Пока он жив… Пока жив тот, кому нет смерти.

Ужаснее всего было то, что именно та сила, что охраняла замок, сгубила этот мир. Отец и сын были — единым. Одна кровь, одно знание, одна сила. Но у каждой вещи две стороны.

Он отошел от клубящегося кровью проема окна. теперь в замке и днем, и ночью горели свечи. Да еще сквозь багровую пелену проблескивала Звезда, как последнее эхо надежды. Он ссутулился на миг, словно века, наконец, одолели его. Но через мгновение он снова был прежним — словно орел расправил крылья. Он вскинул голову и неестественно ярко блеснули холодные серые глаза из-под длинных ресниц.

— Приведите, — коротко и резко, словно удар хлыста, упали слова. Затем он неспешно поднялся по ступеням к трону и сел, положив на колени обнаженный сверкающий меч. Знак Суда. А зал казался пустым, хотя здесь было полно народу. Просто все молчали, даже дышали осторожно, опасаясь потревожить властителя. Последние люди этого мира, нашедшие здесь убежище. Он помнил, как уходили, утратив волю к жизни, в Багровую Мглу одни, как сквозь Врата, открытые им, шли в неизвестность другие, унося с собою боль, тоску и память. А эти остались с ним, разделить его бессмертие и одиночество…

— Отец? Ты звал меня? — прозвенел, раскалывая на кусочки застывшую тишину зала, молодой голос. Сколько бы ему ни было лет, он и духом и телом был юноша. Сейчас он стоял в небрежно-нетерпеливой позе, слегка недовольно глядя на отца, оторвавшего его от какого-то важного дела. Властитель против воли залюбовался им, хотя всеми силами пытался настроить себя против него. Воистину, никого нет в мире его прекраснее. Но мира уже нет. И погубил его этот юноша, а он, хранитель, допустил это ради него…

— Ты выглядывал в окно? — тихо спросил властитель.

— Да. Что делать, так уж получилось, — пожал плечами юноша.

— и только?

— А что? Разве ты никогда не делал ошибок?

— Ошибки бывают разными, сын. тебе не кажется, что за них должен расплачиваться тот, кто их совершает?

Юноша недоуменно посмотрел на отца.

— Но это только ошибка! Разве преступно пытаться сделать мир более совершенным?

— И что ты сделал?

— Отец, скажи — есть ли что в этом мире, что тебе жаль было бы потерять? Что тебе не наскучило?

— Мальчик, бегущий по песку, — тихо ответил властитель.

— Что?

— Люди. Те, чей мир ты убил.

— Я хотел сделать его лучше!

— А их ты спросил? Это мир не твой. Это их мир.

— Он же не способны понять! Отец, ты — хранитель, а я твой сын. Так кому же решать, как не нам?

— Хранитель, но не хозяин. Хозяева — они. Довольно. Я слышал твои слова, выслушай и ты мои. Что бы тобой ни двигало, ты совершил зло. равновесие нарушено, пока сила, живущая в тебе, существует. Потому ты должен уйти.

— Отец! — нахмурился юноша. — Я твой сын! Что тебе все эти люди? Я твой сын!

— Потому я и сужу тебя. Только я и никто больше.

Он встал и протянул вперед руки. Юноша застыл, не в силах пошевелиться.

— Иди, — сказал властитель и юноша пошел вперед из зала, по коридору, явно против своей воли, связанный волей более сильной.

Они спустились в нижнюю галерею, вырезанную прямо в скале. Окна, не забранные стеклами, были полны багровых щупалец. Они шли, пока галерея не кончилась тупиком. Властитель поднял руку и приложил к камню ладонь. Скала бесшумно раскрыла черный зев. Им не нужен был свет — оба прекрасно видели во тьме. В грубо вырубленном склепе не было ничего, кроме каменного ложа. Туда, повинуясь воле отца, почти упал юноша, затравленно глядя на сверкающий клинок. Глаза его были полны уже не гнева, а недоумения и страха, как глаза ребенка, не понимающего за что его наказывают.

— Что ты хочешь сделать со мной? — неуверенно спросил юноша.

Властитель ничего не ответил, только взял обеими руками меч и поднял его.

— Отец!! Не надо, пожалуйста! Не надо!

Скорее. Пока сердце на поддалось.

— Отец!! Нет!!!

Он зажмурился и вонзил меч прямо в распростертое тело. Все. Кончено. Он закрыл убитому глаза и быстро ушел. Скала бесшумно сомкнулась у него за спиной.

Он вернулся в зал к молчаливым испуганным людям.

— Теперь вы будете помогать мне, раз решили остаться. Будет тяжело… Но, может, мы сумеем вернуть то, что было… Или создать заново — мы ведь все помним.

…Мальчик бежит по белому речному песку…

Когда, наконец, взошло солнце, старший подошел к властителю.

— Государь мой, не пора ли? Теперь мир сильнее его. Может, пришла пора исцелить и твоего сына? Не бойся, ты ведь не один.

Властитель благодарно пожал его руку.

— Благодарю тебя. Но я… я боюсь.

— Не бойся. Когда-то боялись и мы. Но ты изменил нас. И разве нет у тебя силы? нет ее у нас? чего ты страшишься? Разве мы не вместе создали все это? — он показал рукой на окно.

— Я боюсь себя…

Когда он взялся за рукоять меча, руки его предательски дрожали. Клинок был тускл и черен, словно впитал в себя все зло, таившееся в мертвом теле.

"Каким он проснется? Что он помнит? Что он есть?"

Черная кровь забила ручьем. Затем алый цвет сменил густую вязкую черноту. Властитель сцепил руки над раной, голубоватое сияние излилось из его ладоней и рана закрылась. Все. Теперь ждать. Века, тысячелетия. Он ждал этого мгновения и боялся его. А нынче минуты были тягостны и бесконечны… Юноша потянулся и открыл глаза. Он улыбался как хорошо выспавшийся человек, и у властителя отлегло от сердца — не помнит. Хорошо, что он не помнит, почему он здесь и как все было. Но что осталось? Помнит ли он Багровую Мглу?