White Pawn - Ангелы бедствий

— Не удивлюсь, если диверсанты были наняты ими, — процедил Леша.

— Да нет, не похоже. Им не до нас.

— Я слышал, что Атлантическому блоку предлагали помощь, — заметил Стас. — Ну, в связи с тем, что несколько крупных кластеров Ткани уже начали приближение к их Восточному побережью. Учитывая уровень радиации, Ткани там понравится…

— Я ненавижу Ткань, — невнятно пробормотал Евсеев. — Я готов уничтожать эту хрень… Но при этом я не против, что бы Ткань сожрала их континент. Туда и дорога.

— Кажется, ему на сегодня хватит, — заметил Костя.

— Люди словно ополоумели от страха за последние годы. Вспоминают старые обиды…

— Между прочим, Китай тоже не сильно жаловал Атлантический блок, — сказал Стас, наливая себе грушевый ликер. — Еще до вступления в Конфедерацию.

— Было дело, — сказала Таня.

— Удивительно, почему те, у кого осталось ядерное оружие, до сих пор не применили последние заряды, — пробормотал Дима.

— По кому? — спросил Стас.

— По кому угодно. Хоть по Ткани, хоть по самим себе…

— Потому что последние заряды теперь на вес золота, — ответил Костя. — А быть может, мозги все-таки у людей есть, иначе бы уже давно от радиации сгнили.

Все замолчали. Эта тема была самой страшной — после Ткани, разумеется — во всем уцелевшем мире. Все знали, что радиация распространяется, что фон высок и не собирается падать еще со времен Войны терактов. Что и говорить о том, когда державы, располагавшие запасами ядерного оружия, лихорадочно пытались уничтожить мощными ударами центральные кластеры Ткани, уже пустившими корни в Европе.

— Но, по крайней мере, в Конфедерации относительно спокойно, — фальшивым тоном диктора новостей заявил Костя. — Людям в странах-участниках содружества очень не понравилось то, что произошло у нас. Не каждый день совершают нападения на такие объекты, как Фрактал. Все-таки и за бугром понимают, что к чему.

— Они нас тоже ненавидят, — сказал Стас.

— С чего ты взял?

— Я уверен, что наши партнеры по союзу отдали бы что угодно, чтобы узнать о секретах "Уаджет", — с невеселой ухмылкой медленно сказал Стас, с трудом выговаривая слова, кажущиеся длинными и сложными. — Они ведь видят, как с нами возятся. Так что не исключено, что удар нанес кто-то из наших союзников. Все может быть…

— Возможно, но маловероятно, — с сомнением сказала Таня. — То, что они хотели взломать базы данных "Уаджет", это да… Но диверсанты были бывшими ветеранами Второй экспедиции.

— Да, это странно, — кивнул Костя.

"Ветераны Второй экспедиции. Если бы мой отец был жив, он был бы среди них?"

От этой мысли подвыпивший Стас вздрогнул и поежился так, что на него покосились сидящие рядом. Он закрыл глаза, нахохлившись в своем кресле. Ему больше ни о чем не хотелось думать — ни о чем другом, кроме сна. Стас чувствовал, что предположение Насти о предстоящих трудных деньках верное, и в ближайшее время ему не представится поводов для расслабления. Дурное предчувствие скорой беды повисло над ним, подобно опьянению, и сейчас не было другого выхода, кроме как уснуть и забыть обо всем.

Непрошенные мысли все равно не давали покоя сознанию, помутненному несколькими фужерами ликера, и Стас сосредоточился на Насте, с которой расстался два часа назад.

"Или прошло уже три?.. Жаль, что она не пошла с нами".

Стас вспоминал сегодняшнюю прогулку с Настей, их беседу о том, что уже произошло и что произойдет в ближайшие дни. Сейчас он вспомнил и свою полугодовую выходку в вагоне метро — даже тогда он не был пьян, как сейчас — и слабо и криво улыбнулся. Он заслужил пощечину и позже компенсировал свою попытку крайне невежливо обнять ее тем, что спас от кибертанка.

"Она замужем", подумал он и вновь почувствовал острое болезненное чувство в груди.

"Да, действительно. Все в этой жизни кому-нибудь уже принадлежит. Жаль. Она мне нравится".

Настя была тепло расположена к нему, но он ощущал, что невидимый холодный барьер между ними все еще силен, и, наверное, останется таким же неприступным навсегда. Стас не взялся определить, что же она чувствует по отношению к нему на самом деле. Она улыбалась в его сторону так же спокойно и так же нейтрально, как и полгода назад, когда пьяный Стас сказал ей — ты очень красивая.

"Парень, у тебя совсем гайки сорвало. Пора выбросить ее из головы. Она максимум друг, и глупо надеется на что-то большее".

Через полчаса Стас вышел из клуба. Посмотрев в ночное звездное небо, он почувствовал, как закружилась голова, и поспешно запахнув пальто, он шагнул в сторону монорельсового метро. В тишине ночной улицы свежевыпавший снег громко хрустел под подошвами его ботинок, и Стас невнятно пробормотал себе под нос проклятье в адрес того, кто начал разговор об истории. От выпитого он не мог вспомнить, кто это был, и сейчас испытывал лишь досаду. Стасу казалось, что он потратил время зря. Этот вечер не принес особого удовольствия и не развеял его мрачные мысли, скорее наоборот, сгустил тучи. Стас чувствовал себя разбитым и уставшим.

Прошлое не давало ему покоя.

Ключ-карта с красной полосой вошел в щель замка. Плафон над дверью пыхнул зеленым, и тяжелые створки отворились. Аня, прежде чем шагнуть вперед, с отрешенным безразличием взглянула на свой пропуск. Раньше полоска на карточке была фиолетовой — привилегированный знак, ключ ко всем секретам "Уаджет", или почти ко всем.

"Я не предательница".

Аня тихо и быстро шла по длинным, гулким коридорам штаб-квартиры в сторону кабинета главнокомандующего. Глядя только перед собой, прижав к груди папку с петицией, она сама себе казалась чужой в этом огромном комплексе. Прошли уже сутки спустя того, как Аню официально признали непричастной к предательству Дениса, и теперь она была полна решительности действовать.

"Панцирь мира" продолжал работать в напряженном режиме сбора, обработки и подготовки информации. Здесь работа не стихала ни на час, но штаб-квартира "Уаджет" еще никогда не казалась ей такой опустевшей, как в последние дни. "Панцирь мира" сделал вид, что никак не отреагировал на окончательную реабилитацию Ковалевой. Хотя Аня и ловила на себе внимательные взгляды других сотрудников штаб-квартиры, она изо всех сил старалась держаться спокойно и невозмутимо. Она чувствовала, что ей это дается с большим трудом, она видела, что и остальные офицеры "Панциря" так же стараются делать вид, будто ничего не произошло. С сегодняшнего утра она прервала почти все свои контакты с коллегами и знакомыми — теми, кому посчастливилось не оказаться в роковую ночь с семнадцатое на восемнадцатое января в комплексе "Перстень".

Она плохо спала этой ночью, как и предыдущей. Никакой сон не шел, когда она закрывала глаза. Образ Дениса, заключенного в саркофаг, его влажное, блестящее бледное лицо, закрытые черной маской глаза и дрожащие, громко шепчущие губы не выходили у нее из головы. Каждый раз вспоминая их встречу в камере допросов Аня чувствовала, как щемит сердце.